[Рыжая Стервь]

Продолжение омегаверса эпохи бронзы.

Новая жизнь

Автор: Рыжая Стервь и  алиса777
Фэндом: Ориджиналы
Рейтинг: PG-13
Жанры: Слэш (яой), Омегаверс
Предупреждения: Мужская беременность
Размер: Мини, 9 страниц
Кол-во частей: 3
Статус: закончен

Описание:
Сиквел к фику "Дар побеждённых".
sterw.diary.ru/p200287902.htm


Пролог

Зима пришла внезапно. Ночью повалил снег, и когда утром люди проснулись и стали выбираться из чумов, отбрасывая меховые пологи, то не узнали привычный пейзаж. Трава, ещё вчера зелёная, сейчас была укрыта белым покрывалом, снег налип на не успевший сбросить листву кустарник, и тонкие ветви мягко льнули к земле под его весом.
Проснувшиеся ребятишки с восторженными воплями принялись лепить снежки. Коровы, добираясь до корма, лизали тонкий слой тающего на языке снега, молодняк любопытно всхрапывал и принюхивался, выдыхая из ноздрей облачка пара.
- Плохо, - нахмурил лоб Ройта, глава рода, - очень плохо.
Он безнадёжно покачал головой и пнул наметённый за ночь за чумом небольшой сугроб. Снег рассыпался под ногой, и в воздух поднялся лёгкий хоровод снежинок.
- Плохо, - задумчиво повторил вождь.
Слишком рано зима пала на степь. Дети Рыжего Быка не успели откочевать на юг, в края, пригодные для зимовки, туда, где можно в целости сохранить стада.
Ройта велел собираться и трогаться в путь – возможно, они ещё успеют выбраться из ловушки, если поторопятся.

Ночью потеплело, снег подтаял, местами обнажилась земля. Овцы и козы накинулись на показавшиеся из-под снега побеги, уже вялые и пожухлые от мороза.
К утру стал накрапывать мелкий дождь. Ледяные капли проникали за кожаный полог, прикрывавший скарб в телегах от непогоды, просачивались под одежду, вгоняя в тоску людей. С первым светом телеги вяло потянулись по раскисшей земле, то и дело застревая в грязи.
Ройта щурился, поглядывая на небо, недобро темнеющее у горизонта, и молчал. Про себя он молил духов, чтобы ненастье продолжилось ещё какое-то время и отодвинуло неминуемую бескормицу, но духи, видно, отвернулись от Детей Рыжего Быка, и на следующую ночь ударил мороз.
Лёд сковал мокрую землю прочной коркой, небо заволокло снежными тучами и повалил снег – вначале мелкой крупкой, а потом большими хлопьями – и вереница телег остановилась. Люди начали ставить чумы и разводить огонь. Темнело. Над стоянкой не было видно звёзд – тучи полностью затянули небо. Снег сыпался непрерывно, сугробы росли.
Едва рассвело, люди снова тронулись в путь. Холодало, и Ройта делался всё мрачнее.
Дети Рыжего Быка всегда шли следом за солнцем, с приходом зимы уходя на юг. Опыт предков никогда их не подводил, и стада, выращенные на степной луговине, всегда успевали нагулять жирок и поставить на ноги сеголеток. Даже если зима незваной гостьей приходила раньше, люди чувствовали её приход загодя. Но этой осенью всё изменилось.
Даже удача оборачивалась бедой – стада летом дали хороший приплод, но покрытая снегом, а потом и ледяной коркой степь не могла прокормить столько скота. И медленно, слишком медленно продвигались они вперёд – мешал наст, с хрустом ломающийся под копытами, да толстый слой снега, в котором вязли люди и животные.
На каждом привале шаман молился, надолго уходя в Нижний Мир к духам предков. Бил в бубен, обтянутый кожей жертвенного быка, мазал камни, где жили души прародителей, кровью и молоком. Но духи отвернулись от своих детей и не слышали их голоса. Ройта уверился в этом, когда от стада осталась едва ли не треть – пришлось забить самых слабых животных. Хорошо ещё, что мясо на морозе хранилось как нельзя лучше, это пока спасало людей от голода. Но с тех пор Лунный старик дважды умирал и рождался заново светлым младенцем, и накануне того, как родиться ему в третий раз, навалилась новая беда.
Волки. Их заметил загонявший отбившегося от стада телёнка мальчишка. Они молча следовали за повозками, сверкая глазами в отдалении. Вначале их легко было отогнать свирепым криком или горящей веткой. Но скоро стая обнаглела - от безнаказанности или от голода – всё едино. Людям пришлось обороняться от хищников. Четыре воина серьёзно пострадали от волчьих клыков, один из них так и не смог оправиться от страшных ран, и его душа уплыла в Северный Край.
Холода всё держались, мороз свирепел день ото дня, выедал глаза, сушил кожу. Заходясь сухим кашлем, начали болеть и умирать самые слабые – дети и старые женщины. А снежной пустыне не было видно ни конца, ни края.
Наконец, когда дни стали заметно длиннее, люди достигли берегов Большой Реки. Пущенные вперёд разведчики принесли весть о стоящем на холме посёлке.
На радостях Ройта велел принести духам большую жертву.
Едва стемнело, началось торжество. Омеги надели на головы высокие уборы, расшитые мелодично звеневшими бронзовыми и костяными пластинками. Звенели расшитые бубенчиками меховые сапожки, бренчали тонкие браслеты на запястьях.
Шаман, сопровождаемый толпой неуёмной ребятни, с важным видом обошёл лагерь с зажатой в кулаке рогаткой. Духи указали ему, на какой полянке им угодно будет принять подношение, и омеги, выстроившись хороводом, принялись утаптывать на ней снег под заунывные причитания шамана.
Когда снег был утрамбован, группа альф, среди которых были самые сильные воины, во главе с вождём, принесли к костру Камни Предков и почтительно кланяясь, поставили их в центр. Беты принесли хворост, и шаман торжественно разжёг огонь. Потом он воздел руки к небу и начал кружиться, бормоча слова, разобрать которые становилось всё труднее и труднее. Берестяная личина, раскрашенная так, чтобы обмануть злых духов и внушить им уважение и трепет, пялилась вокруг четырьмя парами глаз, многочисленные бычьи хвосты, нашитые на верхнюю одежду, развивались в такт движениям и звенели нанизанными на тонкие ремешки бусами.
Дети Рыжего Быка столпились вокруг, с надеждой внимая хриплому пению шамана. На морозе тот быстро посадил голос, но надеялся, что духи не будут к нему слишком строги и простят сиплый присвист, то и дело непочтительно прорывавшийся в мольбе о помощи. В самые важные моменты прочувствованной речи шаман бил деревянной колотушкой в большой бубен, обтянутый расписанной охрой кожей. Наконец, обессиленный, он упал на колени и замер, подняв лицо к звёздам. Пот лил с него ручьём, пощипывая кожу и падая каплями в истоптанный снег. Старик, не глядя, протянул руку, и Ройта вложил в неё древний нож с кремневым лезвием.
К костру подтащили белую козу. Животное словно чуяло свой близкий конец – упиралось и жалобно кричало. Шаман одним движением перерезал козе горло. Кровь фонтаном брызнула на снег, окропив руки старика и альф, навалившихся на скребущую ногами снег тушу. Шаман подставил глиняную плошку под дымящуюся струю крови, бьющую из перерезанного горла козы. Наполнив сосуд, он обмакнул руки в кровь и щедро обмазал Камни предков. Потом плеснул немного в недовольно зашипевший костёр. Подошёл Ройта, и шаман, приняв из его рук копьё, обмакнул наконечник в оставшуюся кровь. За вождём потянулись остальные воины – каждому хотелось получить милость духов перед смертельной битвой.







Часть

Зарви проснулся оттого, что ему невыносимо захотелось помочиться. Он привстал на лежанке и вздохнул – Прата лежал с краю, так что незаметно выйти во двор не получится. Омега прислушался к себе – уверившись, что дольше терпеть невозможно, он потихоньку, придерживая руками живот, перевалился через Прату и спустил ноги на пол. Тотчас его ухватили за плечо мёртвой хваткой.
- Ты куда?
- По нужде, - шепнул Зарви, нервно вздрагивая. Он никак не мог привыкнуть к повышенному вниманию своего альфы. С той поры, как Зарви почувствовал себя в тягости, Прата взял за себя ещё одного омегу из местных - младшим супругом. Зарви до сих пор помнил собственные чувства, когда муж первый раз ушёл от него на ложе к Ниляко. Он успокаивал себя, понимая, что такому вождю, как Прата, нужно иметь много омег, чем больше, тем почётнее, но ничего не мог с собой поделать – только плакал, свернувшись калачиком на меховом одеяле. Сквозь задёрнутый полог до него доносились звуки поцелуев, жалобное поскуливание Ниляко и наконец приглушённый стон Праты, их тихая возня на ложе, и из-за этого сердце Зарви разрывалось от боли и обиды. Утром Прата увидел его слёзы и сильно разозлился. Так сильно, что целых шесть дней не приходил на ложе к Зарви, но потом вернулся, беззлобно поругал и вытер мокрые щёки омеги жёсткой ладонью. После этого альфа уже не оставлял своего мужа, был всегда рядом, так, что это даже мешало, вот как сегодня.
- Я провожу, - Прата встал и подал омеге руку.
Тот с кряхтеньем поднялся. За время беременности живот у Зарви вырос так, что омега напоминал шарик на двух тонких ножках. Прата трогал живот, а когда тот, что жил внутри омеги, начинал пинаться, альфа шутил, что там наверняка помещается не один, а целая троица мальчишек.
Ночь была тёмной, словно снова вернулись те незапамятные времена, когда Небесный лось проглотил солнце. Зарви пробрала дрожь. Он торопливо присел, отойдя за стену.
- Замёрзнешь, - недовольно заворчал Прата, - идём быстрей!
Зарви послушно поднялся на ноги и замер. В животе что-то происходило, что-то непривычное и оттого внушающее страх.
- Ты чего копаешься? – Прата подошёл ближе. – Да что с тобой?
Омега жалобно заскулил. Ему было страшно – непонятная сила ворочалась внутри его тела, распирая его. Казалось, ещё немного – и живот просто треснет пополам, лопнет, как рыбий пузырь.
- Идём, - Прата потянул омегу за рукав. Стоять на морозе в одной исподней рубахе и сапогах на босу ногу было неприятно. Альфа продрог и чувствовал раздражение на неповоротливого омегу. Чем больше рос живот у некогда стройного, легконогого Зарви, тем сильнее было разочарование Праты. Он и Ниляко-то взял к себе, чтобы снова почувствовать животное наслаждение телом омеги, наслаждение, которого не получал с наступления беременности супруга. Всё потому, что Зарви стал слезливым и всё время боялся за свой живот, да и миловидность его поблекла. Но проведя некоторое время с Ниляко, Прата почувствовал, что соскучился. По тёплому молочному запаху, исходившему от Зарви, по мягкости его кожи, по голосу и прикосновению рук. Он вернулся к нему, словно возвратился домой из дальнего похода, и стал с терпением, удивлявшим его самого, ждать появления на свет своего первенца.
- Идём уже, чего ты…? – Прата вторично дёрнул омегу за руку и застыл, удивлённый выражением его лица. Рот Зарви приоткрылся в беззвучном крике, а глаза… В глазах плясал свет. Альфа оглянулся и выругался – со стороны ограды полыхнуло огнём. Всполох пожара осветил оранжевым лежащий на улице снег, отразился в зрачках Зарви, бросил тёмно-синие тени на стены домов. Жалобный тонкий крик взмыл вверх и завис на высокой ноте, потом оборвался, рассыпался зловещей тишиной.
- Там… там… - отрывисто пробормотал Зарви.
Прата подтолкнул его к двери.
- Иди в дом, оденься, – резко приказал он.
- А ты? – беспомощно моргнул омега. – На тебе даже штанов нет.
Недолго думая, альфа втолкнул Зарви в дом и вошёл вслед за ним. Поспешно натянул штаны и куртку, достал из сундука кинжал и боевой топор и исчез за дверью.
Зарви сел на лавку, зажав руки между коленями. В животе что-то происходило, а во рту было горько, точно он наглотался полынного отвара.
- Что там? – Ниляко, спавший в углу, отдёрнул занавеску, отгораживающую его закуток от остальной комнаты. – Вроде шумят!
Шум на улице нарастал. Обитатели посёлка, грубо разбуженные посреди ночи, спешили на пожар.
- Прата велел одеться, – сглотнув вязкую слюну, сказал Зарви.
- Зачем это? – удивился Ниляко. – Да что происходит-то, можешь ответить?
- Не знаю, там горит что-то. Стена горит.
- Тебе что, плохо?
Ниляко присел на корточки перед лавкой, заглядывая Зарви в глаза снизу вверх. Он действительно беспокоился. Ему ещё никогда не приходилось присутствовать при родах, а беременный выглядел так, будто решил разродиться прямо сейчас, в отсутствие мужа, да ещё когда все, у кого можно попросить помощи, куда-то разбежались.
- Ничего, - ответил омега с вымученной улыбкой. – Помоги мне одеться, а то Прата придёт, увидит, что я не послушался, будет ругаться.
Ниляко со вздохом поднялся. Ему хотелось сбегать поглазеть на пожар, а тут приходилось возиться с беременным, как будто Зарви потерпеть не может. Но ослушаться Прату Ниляко не посмел.
Зарви поднялся на ноги, и Ниляко помог ему облачиться в тёплую рубаху. Штаны омега уже не носил – натянуть их на выросший живот ещё кое-как получалось, но они всё равно постоянно сползали, и их было невозможно подвязать на округлившемся теле. К тому же они сильно натирали в промежности. Но пояс, оберегающий плод от злых духов и мешающий им его похитить из чрева, был на месте, стягивая тело Зарви под грудью. Кроме пояса на омеге поверх живота была повязана чёрная шерстяная нитка.
- Шубу подай, - попросил Зарви, - и мою сумку тоже.
Ниляко пожал плечами - в доме было натоплено - но снял со стены шубу, и помог Зарви её надеть. Омега повесил на шею сумку, в которой хранились принадлежащие ему вещи – шило, костяные иглы, моток вываренных тонких жил для шитья, крючок и острый бронзовый нож – подарок мужа (Лошадники были искусными литейщиками и кузнецами), и только после этого сел и успокоено прикрыл глаза.
- Я сбегаю на улицу, посмотрю, что там, - сообщил Ниляко, набрасывая на плечи полушубок. Юный омега опрометью выбежал за дверь, и Зарви остался один.
Зарви ждал. Он чувствовал, как внутри ворочается младенец, явно решивший выбраться наружу именно сегодня. Омега молился про себя, чтобы младенец подождал, когда придёт Прата, или чтобы Ниляко успел сбегать за повивальной бабкой и травником, но чувствовал, что духи не помогут ему в этом. Всё уже решилось без его молитв, и никакие духи не смогут задержать ребёнка в чреве, если пришёл его срок.
Мысли метались в беспорядке. Смешалось и беспокойство за Прату, и страх перед первыми родами, и тягостное чувство, не оставлявшее омегу с той минуты, как он увидел отсветы пожара на бревенчатых стенах.
Хлопок двери заставил Зарви поднять голову. Вбежал Ниляко. Он был бледен и сильно испуган. Следом зашёл Прата. Зарви встрепенулся и хотел уже сказать, что вот-вот родит, но вид альфы, суровый и решительный, остановил его. На одежде Праты была кровь.
- Одевайся и будь наготове. Возможно, вам придётся бежать. Тогда спрячьтесь на охотничьей заимке, мы вас найдём.
Прата наклонился к Ниляко и ткнул пальцем в сторону Зарви.
- Отвечаешь за него передо мной. Если меня убьют, а ты за ним не присмотришь – стану являться тебе призраком! Ясно?
Ниляко кивнул. Он дрожал так, что клацали зубы, и Зарви с тоской подумал, что надеяться на Ниляко нельзя.
У выхода Прата замешкался и всё-таки бросил взгляд на Зарви. Тот слабо улыбнулся. Альфа удовлетворённо кивнул и широким шагом вышел прочь.
- Там битва, - зашептал Ниляко, дрожащими руками набивая заплечный мешок хлебом и вяленым мясом. – Какие-то люди подожгли ограду в трёх местах, и пытаются занять наш Хаяр-Пэ.
- Прата убьёт их всех, - с неожиданной для себя самого гордостью сказал Зарви.
- Их очень много, их убивают, а они всё лезут и лезут через стену. Нужно уходить, пока они не пришли сюда!
- Они не придут! Их не пустят в Хаяр-Пэ! – заявил Зарви. Мысль о том, что придётся встать и куда-то идти, привела его в ужас.
- Ты слышал, что сказал Прата? Надо уходить! – Ниляко схватил Зарви за руку и заставил подняться. – Они уже подожгли стены и рвутся в город! Вставай!
- Я не верю, что Прата потерпит поражение, - упрямо сказал Зарви. – Он сильный и умный, с ним много умелых воинов.
Он говорил так, уже сознавая внутри себя, что Ниляко прав в своём стремлении бежать и спрятаться. Воины Праты хороши летом, в ровной степи, когда их колесницы настигают врага и стрелы разят без промаха. Зима уравняла их с пришлыми, и лучше бы слабым и больным уйти в сторону - не мешать альфам защищать их, не путаться под ногами, не становиться бесполезной жертвой. Зарви шагнул следом за Ниляко. Боль ухватила его за поясницу щипцами, выкрутила позвоночник, отдалась внизу живота. Омега сцепил зубы. Теперь он молился только о том, чтобы успеть добраться до заимки, прежде, чем потеряет сознание.

Ниляко уже давно бежал бы по тайной тропе, ведущей прочь из города, но Зарви неумолимо тянул время, дожидаясь остальных омег и женщин с детьми. Наконец, собрав всех, кого он посчитал нужным спрятать вне ставших теперь ловушкой стен города, Зарви дал знак выступать.
Люди шли молча, быстро, самых маленьких и слабых несли на руках. Напуганные дети не издавали ни звука. В авангарде Зарви поставил старых опытных омег, вооружённых рогатинами, по бокам маленький отряд защищали несколько женщин с луками. Сам Зарви шёл последним, Ниляко сопровождал его.
Им нужно было пересечь открытое пространство, затем рощу, выйти тайной охотничьей тропой в сосновый бор и спуститься в овраг, где в густом подлеске пряталась охотничья изба. В ней всегда хранился запас еды, одеял и дров.
Прежде, чем ступить под сень леса, Зарви оглянулся. Город пылал. Омега поспешно прогнал полные тревоги мысли о Прате - не время было предаваться унынию, не теперь, когда от него зависело столько жизней.
Незаметно для себя Зарви начал отставать. Вначале он чётко видел шедших впереди людей, потом они стали отдаляться всё больше и больше. Ниляко не оставлял омегу, шёпотом ругал его на чём свет стоит, подталкивал по мере сил, и это помогало. Но долго так продолжаться не могло. Зарви, на некоторое время забывший о болях в животе, тяжести и усталости, потихоньку терял силы. Споткнувшись о корень, он пошатнулся и упал. Ниляко кинулся поднимать его, но грузный омега выскользнул из его рук и остался лежать, тяжело дыша. Ниляко захныкал от страха и досады.
- Иди, - натужно шикнул на него Зарви, - я скоро… я сейчас…
- Я… я приду, слышишь? Я только за помощью сбегаю, мне одному тебя не поднять. Хорошо? Зарви!
- Да иди уже!
Зарви стало так больно, что он едва не закричал. Ему казалось, что внутри живота растёт гнойная язва, так всё горело. Он едва дождался, пока силуэт Ниляко затеряется между деревьями, и тогда позволил себе расплакаться, всхлипывая и сморкаясь. После этого Зарви немного полегчало.
Шмыгая носом, он подобрал ноги и поднялся. Позади по-прежнему никого не было. Никто не преследовал маленький отряд – ни друзья, ни враги. Зарви шумно вздохнул и побрёл по тропинке вперёд.
Его пошатывало, живот стал неимоверно тяжёлым и отвис. Невыносимо хотелось спать, ноги подкашивались, и Зарви не удивился, когда понял, что передвигается в полудрёме с закрытыми глазами. Он резко распахнул веки и остановился. Тишина придавила его к земле. Омега оглянулся и понял, что заблудился, свернув с охотничьей тропки в сторону. Он постоял немного, успокаиваясь и унимая колотящееся сердце. Рассмотрев местность, он понял, куда его занесло. Если взять правее, то можно было выйти к берегам Великой Реки, как раз в том месте, где над заснеженной гладью возвышается обрыв, пронизанный лабиринтом пещер. Зарви хорошо их знал. Его сородичи называли пещеры «Медвежьим Домом» и пугали его обитателями непослушных детей. Впрочем, дети, и Зарви в их числе, излазили там всё вдоль и поперёк. Омега любил бывать там. Ему было интересно бродить по анфиладе пещер, украшенных известковыми потёками и наростами. Он касался шероховатых стен, подсвечивая факелом, и причудливые тени на стенах оживали, словно призраки давно умерших жителей пещер, чьи диковинные рисунки до сих пор украшали своды.
Зарви облегчённо вздохнул и повернул к реке.
Плотно слежавшийся снег хрустел под лыжами. Впереди и внизу белела река. Только теперь, выйдя из-под укрытия леса в поле, омега почувствовал, как мороз забирается ему под рубашку и щиплет голые ноги. Но это было не так страшно. Самое трудное – спуститься с обрыва, не переломав себе ноги, и забраться в одну из пещер. Там Зарви рассчитывал отдохнуть и дождаться помощи. К тому же в пещерах наверняка припрятан запас хвороста, мальчишки всегда так делали.
Омега оглянулся и увидел позади себя на снегу тёмное пятнышко. Кто-то шёл по его следу, медленно, но неуклонно приближаясь. Зарви остановился и напряг зрение. Это был волк.
Зарви охнул, повернулся и прибавил ходу. Он скользил по насту, быстро приближаясь к обрыву. Будь это раньше, ему без труда удалось бы добраться до пещеры, но теперь тело предавало его. Тело требовало внимания и любви, оно не могло больше выносить холод и усталость. Зарви почувствовал, как что-то внутри лопнуло, как нарыв, и тёплая жидкость потекла по ногам. Омега захныкал, споткнулся и упал, кубарем покатившись с обрыва вниз. Ему показалось, что он попал в водоворот – с такой силой его крутило по склону. На мгновение он потерял сознание. Придя в себя, Зарви пошевелился. Голова отозвалась протяжным гулом, но руки и ноги почти не болели. Ему несказанно повезло – он упал в сугроб. Одна лыжа потерялась, вторая сломалась, и только поэтому омега не переломал себе ноги. А вот обувь удержалась на ногах - Ниляко на совесть завязал ремешки на меховых пимах Зарви.
Омега подтянулся и сел. Живот мгновенно отозвался болью. Внутри нарастало давление. Он понимал, что с ним происходит. Ему приходилось видеть, как телятся коровы и козы, и он знал, что пришло его время. Ему было очень страшно, но просто лежать на снегу и ждать, что придёт кто-нибудь и поможет, Зарви не мог.
Он посмотрел вверх – туда, где темнели дыры, входы в пещеры. Туда ему уже не забраться. Тогда Зарви привстал, отцепил сломанную лыжу, стащил с себя шубу и постелил её на снег. Потом снял сумку, которую прятал под шубой. В сумке были амулеты и нож. Оплетённую кожей рукоятку ножа он зажал в зубах, а фигурки духов дрожащими руками поставил так, чтобы они были перед глазами. Ещё в сумке были два куска кремня и трут, но Зарви не знал, где взять дрова, и поэтому отложил их в сторону. Приготовившись таким образом, он встал на четвереньки и чуть не заплакал – волк не оставил попыток добраться до Зарви и следом за ним съехал с обрыва. Теперь зверь залёг в сотне шагов от омеги и терпеливо ждал, высунув язык.
Волк выглядел старым и больным. Зарви подумал, что его, наверно, изгнали из стаи, поэтому он вынужден охотиться в одиночку. Это давало надежду на спасение.
Ребёнок нетерпеливо толкнулся внутри, и Зарви охнул и съёжился. Мысли о волке мигом испарились. Последняя ещё сознательная мысль содержала в себе яд. Омега вдруг подумал о Ниляко, и сомнение в том, что младший захочет привести подмогу, неожиданно поразило его. Зарви ещё успел подумать о том, что представляет собой лёгкую добычу, но тут новая волна боли захватила его полностью.
Ощущения были такие, будто кто-то, очень сильный, разрывает тело омеги изнутри. Зарви сжал зубами рукоятку ножа, мыча от боли. Потуги рвали его тело, пот заливал глаза, стекая по подбородку на шубу. Ног он не чувствовал. Время шло. Зарви уже не мычал – он обессилел, и его хватало только на то, чтобы размеренно дышать и не зажиматься, когда боль ненадолго отступала. Это было трудно – ребёнок упорно шёл наружу, и мучительные схватки становились всё чаще.
Всякий раз, когда омега приходил в себя, он бросал взгляд на волка, и ему казалось, что зверь подходит всё ближе и ближе. Подкрадывается к беспомощной жертве и снова ложится на снег, выжидая момент, когда можно будет запустить клыки в мягкое горло. Зарви мог только сжимать в бессильной ярости кулаки и надеяться на чудо.
Внутренности, казалось, завязались в тугой узел. Новая вспышка боли заставила омегу задрожать. У него ослабели колени, и он упал вниз лицом, загребая снег левой рукой и поджав под себя ноги. Режущая боль внезапно сменилась облегчением. Ребёнок вышел наружу, через какое-то время с последним сокращением измученного тела вышел и послед. Пуповину всегда перерезает отец младенца, и омега усилием воли прогнал мысль о том, что Праты уже может не быть в живых. Он достал из своей сумки оленью жилу и крепко перетянул пуповину у самого животика ребёнка. Надо было сохранить и послед - вернувшись домой, он закопает его возле очага, чтобы ничей злой глаз не испортил дитя, а пуповину высушит и будет носить в мешочке на поясе - пусть все видят: он способен дать жизнь! Поэтому Зарви завернул послед в лоскут ткани и засунул в свою сумку. На этом у него кончились последние силы, и навалилась страшная усталость. Не сознавая до конца, что всё позади, он отрезал ножом подол своей рубахи и завернул в неё малыша. Потом засунул пищащий свёрток под рубаху, обнял – и рухнул на шубу, потеряв сознание.

Где-то на грани между сном и явью маячила боль. Она мешала забыться и полностью погрузиться в грёзы. Боль, а ещё вонь. Зарви открыл глаза, и прямо у своего лица увидел звериную морду. Волк подобрался вплотную и впился зубами в вытянутую вперёд руку. Увидев, что жертва пришла в себя, он поднял на облезлом загривке шерсть и грозно зарычал. Зарви ясно видел слипшиеся от слюны ворсинки на седом носу и пожелтевшие от старости, обломанные клыки. Он не успел почувствовать страх – тёплый комочек, спрятанный под рубахой, шевельнулся и пискнул что-то на своём языке. И тогда Зарви привстал, сжал в кулак исполосованную клыками ладонь и сунул руку в зловонную пасть, так глубоко, как мог. Было больно, очень больно, и хотелось уснуть, оставив всё так, как есть, но тёплый комочек, который недавно был с ним одним целым, не давал Зарви уйти без борьбы. Зверь ожесточённо пытался сомкнуть челюсти, но омега подтянулся и ударил ножом ему в горло, пробивая мягкую шкуру под нижней челюстью. Он бил и бил, не останавливаясь даже тогда, когда волк, хрипя, обмяк мёртвой тушей. Он не смог остановиться, даже когда почувствовал, что его хватают за руки и оттаскивают от мёртвого тела.
Кто-то сел рядом на снег и обхватил его за плечи. Кто-то накинул на него одеяло. Кто-то упорно звал его по имени, и Зарви, наконец, сумел поднять голову и встретиться взглядом с Пратой. Омега видел только своего альфу, усталого, покрытого кровью и копотью, и не замечал ни заплаканной, но счастливой мордашки Ниляко, выглядывавшего из-за плеча Праты, ни толпящихся вокруг сородичей.
- Муж мой, - сказал он, старательно выговаривая слова непослушными губами.
- Мы возвращаемся домой, - сказал Прата, и омеге почудились в голосе альфы слёзы. – Мы возвращаемся.







Эпилог

Ройта угрюмо пересчитал оставшихся в живых воинов. Их оказалось три десятка человек. Люди сидели и лежали прямо на снегу, не имея сил подняться и развести костёр. Многие были ранены, двоим, по прикидкам вождя, не суждено было встретить завтрашний рассвет.
Боги на этот раз не сжалились над детьми Рыжего быка, и обозы с семьями, оставшиеся ждать своих мужчин, были обречены на гибель.
Шаман с кряхтеньем поднялся на ноги и принялся разводить огонь. Ройта хотел было окликнуть его, но потом посмотрел в подёрнутые мутью глаза и махнул рукой. Надежда снова затеплилась в нём. Может быть, духи всё же смилостивятся и укажут путь своим неразумным детям?
Люди, придавленные недавним поражением, приободрились и стали подтягиваться ближе к огню. Шаман не обращал на них внимания, словно в этом лесу не было никого живого, кроме него и тех, кого он хотел позвать.
Шаман взял в руки бубен и колотушку. Вскоре мерный стук поплыл над лесом. Ройта подумал, что на звуки бубна могут прийти враги, чтобы добить уцелевших. Подумал, но даже не пошевелился, понимая, что всё теперь зависит только от высших сил. Да и сами враги потеряли вчера немало воинов.
Между тем, шаман всё больше впадал в священное безумие. Он начал кружиться, напевно бормоча непонятные непосвящённому слова, всё быстрее и быстрее, и пламя костра бросало блики на его сосредоточенное лицо. Наконец он встал как вкопанный. Его сильно шатало, так что Ройта даже удивился, как он не упал в костёр. Но шаман устоял. Он вытащил нож и полоснул поперёк ладони, потом сложил ладонь чашечкой. Кровь мгновенно стала собираться в небольшую лужицу, и старик выплеснул её в костёр. Пламя гневно зашипело, а шаман пошатнулся и сел в снег.
Он заговорил спустя некоторое время, и голос его был тих и бесстрастен.
- Духи велели нам идти вниз по реке. Там мы найдём то, что нужно для жизни.
Маленький отряд, высланный Ройтой к реке, после недолгих поисков набрёл на небольшое поселение, обнесённое по обычаю этих мест крепким частоколом. Поселение было брошено уже давно. Зола в очагах смёрзлась, центральная площадь пустовала, зияя ямами, где раньше были вкопаны камни предков жителей посёлка. Отчего люди покинули это место, следопыты не знали, но груда обглоданных хищниками козьих костей за оградой говорила о том, что бегство было поспешным, раз жителям пришлось оставить на произвол судьбы свой скот.
В сарайчиках нашёлся запас сена, а землянки были вполне пригодны для того, чтобы скоротать оставшуюся зиму.
Дети Рыжего Быка вкопали в центр площади свои камни и принесли духам жертву. И стали ждать весны.
Теперь они могли считать эту землю своим домом.

@темы: Слеш, Оридж