Нет предела совершенству!
Возник разговор на тему кавайства и милашества любимых мальчиков, особенно если их одеть в шубу на голое тело. sword777.diary.ru/p200288675.htm?nocache=547d53...
В процессе хулиганства написались две зарисовки, мааааленькие такие. Совсем безобоснуйные.
Пока облагодетельствованы Фудзимия и Кроуфорд, но в дальнейшем планируется наделить шубами всех участников концессии.
Прошу неравнодушных людей присоединяться ))).
Добавила Оми!
Добавила Фарфарелло.
Добавила Кэна.
Добавила Наги.
Добавила Шульдиха!
Добавила Ёдзи!!
1.
Ая
В этот раз голос с экрана был странен. А инструкции - расплывчаты и невнятны. Но Абиссинец всё же возражать не стал – не в этот раз. Почему-то именно этому голосу, непонятного тембра, он не мог сопротивляться.
Вот и сейчас – Ая просто повиновался, не задумываясь. Он разделся догола, обул свои сапоги для миссий и вместо плаща надел длинную шубу. Пушистый лисий мех щекотно грел шею и смешивался с его волосами. Ая подавил смешок, возникший из-за щекотки, и взял в руки сумку. Голос сказал, что в ней спрятано смертоносное оружие, и доставать его следует непосредственно на виду у противника. Абиссинец недоверчиво покрутил кожаную, отделанную бронзовыми бляшками, сумку. Внутри что-то брякнуло. Ая пожал плечами и пристроил её себе на пояс, под шубу.
На миссию он выехал один. Пошёл снег. Ветер кидал снежные хлопья охапками в стекло Порша, и Абиссинец, всматриваясь в пушистую мглу вокруг, как-то забыл о том, что так и не узнал о цели миссии. Голос почему-то уделил время относительно Аиной экипировки, и умолчал о главном – о том, что ему следует делать. Хорошо хоть маршрут был Ае откуда-то знаком.
Ая остановил машину возле небольшого двухэтажного домика. Крыша уже тонула в снегу, да и подъездные дорожки порядком замело. В комнатах на первом этаже горел свет.
Абиссинец машинально вытер ноги о коврик и осторожно толкнул дверь. Внутри уютно пахло ванилью и корицей.
- Кто там? – послышался хорошо знакомый голос. – Да неужели…
Навстречу Вайссу вышел Кроуфорд в белом фартуке. Рукава его рубашки были засучены, а руки по локоть испачканы в муке.
- Абиссинец? Наконец-то, - сказал он.
- У меня миссия, - Ая с трудом вытолкнул из лёгких ставший вязким воздух. И распахнул шубу, совсем не соображая, что под ней ничего нет.
- Ох, - сказал Шульдих, замирая в проёме кухонной двери.
Ая моргнул и потянулся за сумкой. Почему-то смертоносное оружие показалось ему лучшим средством от смущения.
Он сунул руку внутрь и укололся.
- Ай! – не сдержался он.
- Больно? – Кроуфорд вмиг оказался рядом, мягко обнял, и Ая сам не понял, как сумка оказалась в руках оракула. – Сейчас я подую, и всё пройдёт.
Брэд взял Аю за руку и поднёс к губам уколотый палец. Абиссинец поначалу проникся моментом, но, когда Кроуфорд, приободрённый молчанием Охотника Света, пошёл на окончательное сближение, пришёл в себя и начал отбиваться и требовать назад свою сумку.
Поздно – Шульдих уже прибрал её к рукам и тщательно осматривал содержимое. Заинтригованные Шварц собрались вокруг телепата, изучая кучку вещей, вываленную из сумки Фудзимии посреди коридора. Сам Абиссинец, едва отбившись от настойчивого Кроуфорда, присел рядом и с интересом уставился на:
Костяной крючок, шило, набор перламутровых пуговиц, странного вида кожаный мешочек, керамическую фигурку в виде безголовой и безрукой женщины с огромной грудью и ляжками, стеклянный флакон с надписью маркером «афродизиак», и, что самое странное – фиолетовую губную помаду.
Ая помотал головой. Он так и не мог понять, для чего Голос подсунул ему все эти вещи.
- И не пытайся, - бархатно шепнул на ухо Кроуфорд и потянул Аю наверх, в спальню.
2.
Кроуфорд
Кроуфорд сидел у камина и не знал, что ему делать. Вечер, начавшийся так прекрасно, был безнадёжно испорчен.
Камин кидался жаром, искрил и подначивал, язвительно показывая горячий красный язык.
Диван был мягок и удобен, в руке Кроуфорда неспешно нагревался бокал с хорошим портвейном, а на столике перед ним была раскидана партия в преферанс.
Вокруг расположились друзья. Они улыбались, шутили и буравили Кроуфорда взглядами. Брэд отсалютовал бокалом и, приторно улыбаясь, отхлебнул напиток.
«Этих бы друзей!» - с горечью подумал он, красочно представив, что именно он сделал бы с лицемерами.
Дело в том, что Кроуфорд, садясь ввечеру за игровой столик, понадеялся на свои способности. Как оказалось, весьма зря – его обыграли так, что не оставили на нём даже нитки. С огромным трудом Кроуфорд сумел отыграть назад шубу, в которую и кутался теперь, шевеля пальцами босых ног и стараясь не хмуриться.
Однако, время шло, а каким образом добраться до дома в пух и прах проигравшемуся оракулу, он ещё не придумал.
Внезапно новое лицо, появившееся в этой милой компании, приковало к себе всеобщее внимание. Пользуясь тем, что присутствующие отвлеклись, Кроуфорд встал с дивана, запахнул поплотнее шубу и решительно шагнул к двери.
- Так и пойдёшь – босиком? – поинтересовался низкий голос.
Кроуфорд оскалился как можно вежливее и повернулся к говорящему. И опешил – Фудзимия, одетый в чёрный смокинг, с алой камелией в петлице, производил ошеломляющее впечатление.
Ая очень приветливо улыбнулся в ответ.
- Поехали, я за тобой. Мы же не хотим, чтобы тебя разбил радикулит?
Кроуфорд скрипнул зубами, но вскинул подбородок и прошествовал вперёд, как мог, печатая шаг босыми ступнями. Чтобы Фудзимия не думал, что спасает его от стужи, Брэд даже распахнул шубу. Он с трудом заставил себя идти по присыпанному снегом асфальту, не подпрыгивая на месте от жалящих ледяных прикосновений.
Ая открыл перед ним дверцу машины, и Кроуфорд величественно погрузился в её нутро.
- Ты неотразим, - услышал он, когда Фудзимия выруливал со стоянки.
- Что? – Брэд подумал, что ослышался. – Что ты сказал?
- Я сказал, что эта шуба тебе очень к лицу, - серьёзно ответил Фудзимия и поставил машину на ручник. Потом он всем корпусом повернулся к Кроуфорду и поцеловал его в губы.
- Это чтобы ты не заболел, - добавил он, отстраняясь. – Помогает, знаешь ли.
- То есть, ты это средство от простуды испробовал на себе? – поднял брови Кроуфорд, чувствуя, как где-то внутри закипает чистая ярость. – С кем это?
Ая промолчал. Авто неслось по улице. Внутри Кроуфорда всё кипело. Он едва дождался, когда Ая заглушит двигатель, придвинулся к нему, схватил за грудки и впился в его рот.
Шуба съехала по локтям вниз. Кроуфорд оторвался от Фудзимии, лишь для того, чтобы перебросить её на заднее сиденье, и приглашающим жестом потянул Аю назад.
3.
Оми
Пол холодил ступни. Мальчик не чувствовал этого, как не видел вокруг темноты пустых комнат, как не отдавал себе отчёта, что идёт по лунному лучу. Его глаза были широко открыты, но, несмотря на это не видели ничего.
Обнажённое тело белело в темноте, бесшумно продвигаясь анфиладой комнат к тронному залу. Оми безошибочно нашёл стоящий на возвышении трон. Мальчик подошёл к нему. С резной спинки небрежно свисала пушистая шуба, горностаевая, белая, с чёрными хвостиками. Оми, наконец, заморгал и очнулся. Стал озираться вокруг, не понимая, как попал в это место. Его кожа покрылась пупырышками – в замке было холодно. Стояла зима, и ветер завывал в трубах, выстуживая каменные, никогда не прогревающиеся до конца, стены.
Оми клацнул зубами и вскарабкался на трон, потянул за меховую полость. Шуба послушно соскользнула на сиденье, крытое алым бархатом. Оми поспешно схватил её и закутался с ног до головы.
Мех был невероятно нежным на ощупь и лёгким, точно облако. Мальчик даже зажмурился от наслаждения. Его окутало теплом и лаской. Оми постоял так немного, привыкая и помимо воли расслабляясь. Но вскоре, согревшись, он решил осмотреться получше. Он по-прежнему не понимал, каким образом попал в это место.
За троном обнаружилась ниша, прикрытая от любопытных глаз выступом в стене. Оми проскользнул туда, зажёг оставленный кем-то факел и осмотрелся. Это было маленькое помещение, без окон. Стены, задрапированные фиолетовым шёлком, в свете факела казались живыми – драпировки колыхались от сквозняка жуткими щупальцами. Посреди комнаты стоял алтарь, а на нём Оми с изумлением увидел хрустальный ларец. Мальчик поднял крышку. На бархатной подушке в ларце лежал человеческий череп. Его, словно в насмешку, венчала корона. Повинуясь безотчётному порыву, Оми надел корону на свою голову, и ему показалось, что череп как-то особенно мерзко ухмыльнулся ему. Мальчик бросил взгляд на ларец и похолодел. Надпись «Такатори Сюити», катаканой и на латинице, замерцала-зазмеилась на крышке.
- Вот как? – произнёс Оми, и взял в руки череп, пристально вглядываясь в пустые глазницы. – Вот и нашёл покой, мой странный покровитель. Зачем я здесь? Скажи? Не скажешь, ты ведь мёртв. А я… Кто я такой? Твой родич? Душегуб? А может, принц наследный? Ты дядя мне? Отец! Всё время забываю.
Череп хранил молчание. Корона была тяжёлой и жёсткой. Кроме того, она норовила съехать на бок, что никак не соответствовало трагичности момента. Оми прервал свою речь, пожал плечами и вернул череп на место.
Раздался грохот. Стены дрогнули, посыпалась пыль. Оми выбежал в центр зала, озираясь, но никого не увидел. Некая сила приподняла его над полом.
- Кто здесь? – крикнул Оми, придерживая царский венец. – Выходи! Я тебя не боюсь!
Перед ним стоял Наги и безучастно разглядывал парящего над полом мальчишку.
- Ты? – изумился Оми. – Что ты здесь делаешь?
- Оми-кун, - строго сказал Наоэ, - нельзя ходить босиком по холодному полу. Ты простудишься.
Оми ошеломленно перевёл взгляд на свои ноги. В самом деле, теперь, когда он висел в воздухе и его ноги не касались пола, ему стало значительно теплее.
- Ты что, ради этого… - начал он и замолчал – воздух задрожал, вокруг потемнело, и Оми провалился в уютную темноту.
Будильник дребезжал, как подорванный. Хороший мальчик Оми швырнул в него подушкой, не открывая глаз. Что характерно – попал с первого раза, сказывался опыт. Будильник обиженно брякнул и заткнулся. Оми поворочался на постели, потом всё же сел и выпростал руки из-под одеяла. Когда он всё же открыл глаза, то едва сумел сдержать вскрик – поверх одеяла лежала большая, не по размеру, белоснежная шуба. Отделанная на воротнике чёрными хвостиками.
4.
Фарфарелло
Снег, чистый, искристый, холодный. Тонкий наст не успевает провалиться под мягкими подушечками лап, даже подпружинивает слегка. Одноглазый летит вперёд, и мороз легонько кусает его за морду, словно поторапливая.
Его не нужно торопить. Он и так неотвратим и безжалостен, словно смерть. Одноглазый несётся вперёд, по следу обезумевших от ужаса единорогов. Они такие белые, что почти сливаются со снежным фоном, и только след, глубоко продавленный в насте, выдаёт их.
Фарфарелло чует их запах, и запах опередившего его вожака. Позади летит отставшая стая. Одноглазый мерно отталкивается лапами, снова и снова, и когда вожак, оставленный позади, гневно взрыкивает на него, только прибавляет ходу. Ему всё равно, что после гонки придётся сражаться с вожаком и победить его, это будет потом – достойное завершение удачной охоты.
Одноглазый поравнялся с добычей. Он пролетает мимо бегущего из последних сил жеребёнка, не обращая внимания на кобылицу, и настигает ведущего. Великолепный самец рассекает грудью пространство, хрипит, из-под его копыт летит снег. Одноглазый примеривается и прыгает ему на круп. Единорог встаёт на дыбы, лягается, стараясь скинуть белого волка, но тот лишь ещё сильнее вгрызается в мускулистую шею добычи. Его мотает, словно тряпку, и не единожды волк соскальзывает задними лапами на землю, при этом не разжимая челюсти. Он знает, что стоит только упасть, и жеребец мигом перебьёт ему позвоночник ударом копыта.
Наконец обессиленное животное хрипит и валится на бок. Фарфарелло едва успевает вынырнуть из-под туши, как на него с рычанием обрушивается подоспевший вожак.
С тихим щёлканьем Белый Волк выпускает стальные когти. Его движения становятся плавными, словно он кружит под водой, с морды капает свежая кровь единорога. Вожак не выдерживает и кидается первым. Одноглазый прыгает навстречу, встречает его в воздухе и сшибает наземь. Один укус – Фарф рвёт горло тому, кто бросил ему вызов.
Подошедшая стая выражает одобрение нестройным воем. Одноглазый может быть спокоен – никто не покусится на его добычу, все будут ждать, чтобы он, как вожак, выделил им долю. Фарфарелло встаёт на задние лапы, и облик оборотня стекает с него, белая шуба мягко падает в снег. Белый Волк обтирает снегом обнажённое тело, стирая кровавые разводы. Кожа горит. Он смеётся, подбирает шубу и накидывает её сверху, как плащ. Он счастлив.
5.
Кэн
Ревущая важно ступала по тонкому слою снега, время от времени наклоняя голову и слизывая снежинки нежным кончиком хобота. Кэн покачивался на её спине, и это мерное движение то и дело погружало его в дремоту. Кэн клевал носом, потом встряхивался и протирал глаза, вымученно улыбаясь. Он как следует не ночевал на твёрдой земле уже с неделю – спал урывками, не вылезая из седла, благо Ревущая не нуждалась в том, чтобы ложиться – спала стоя, и вес всадника для её мощных ног был ничтожно мал.
По следу Кэна шла Стая. Он уже давно проклял тот день, когда забрёл на их охотничью территорию, прельстившись знатной добычей – рог единорога считался сильным амулетом, да и оружие из него выходило превосходное. Кэн так и не успел поохотиться.
Стаю вёл молодой вожак - белый как снег, огромный и одноглазый. Кэн разглядел его издали, пересекая горный хребет. Вожак бежал так, словно вместо живой плоти его шкура обтягивала стальные мышцы. Казалось, он не уставал, не нуждался в отдыхе и еде. Кэн знал, что рано или поздно, но зверь его догонит, и тогда ему придётся принять бой.
Сидя на спине мамонта, Кэн затачивал когти, приваренные к кастету, и старался не думать о том, что этот бой, судя по всему, станет для него последним.
Некоторое время назад у него появилась надежда. Стая отставала, не вынеся гонки. Теперь по его следу шёл один вожак.
Они встретились в долине, там, где горы ложатся, словно усталая кошка, приникают к земле, протягивая пальцы холмов к излучине реки.
Кэн ещё издали заметил вившуюся по земле позёмку, отмечающую тот путь, по которому бежал белый волк. Он остановил Ревущую и спешился. Выбрал удобное место и встал так, чтобы спину прикрывал выступающий гребень скалы.
Волк надвинулся внезапно – вот только что его не было, и вдруг – стоит, глаза в глаза, и щерит белые клыки, и алый язык змеёй мечется в пасти.
Кэн даже засмотрелся. А потом волк встал на задние лапы, шкура сползла с него на землю, а его силуэт потёк, меняясь на глазах, и вскоре перед Кэном предстал человек. Совсем ещё молодой, немногим старше самого Кэна. Обнажённая кожа покрыта страшными шрамами, и самый неприятный – на лице, скрывает вытекший глаз.
Оборотень ухмыльнулся, вытянул руку и выпустил когти.
- Я понял, - ухмыльнулся в ответ Кэн. Внезапно ему стало всё равно, кто победит в грядущей схватке. Гораздо важнее показалось выплеснуть наконец свою силу, и поставить точку в этом затянувшемся преследовании.
Оборотень стоял и ждал чего-то. И тогда Кэн скинул с себя рысью шубу, а за ней безрукавку из воловьей кожи и наручи. Оборотень одобрительно улыбнулся и кивнул. Кэн азартно разулся и снял штаны и рубаху, разделся полностью, не желая в этом отличаться от своего врага, оставил только кастеты. И тогда, ощущая обнажённой кожей поцелуи зимы, кинулся на оборотня.
Смешалось всё – небо, земля, снег и воздух. Кэн пел песни каждым своим движением, его когти секли воздух, ища крови и всякий раз обманываясь. Оборотень танцевал вокруг. Его когти уже не раз достали Кэна, вычерчивая на его коже алые узоры, но так неглубоко, словно он ласкал, а не бил. Наконец, когда Кэн уже не чуял под собой ног, а снег вокруг него расцветился красными каплями, оборотень остановился. Кэн по инерции налетел на него, впечатался всем телом и был пойман поперёк туловища.
- Что? – прохрипел он. – Уже раздумал меня убивать?
Оборотень насмешливо сверкнул здоровым глазом и подтащил свою жертву поближе к скале. Потом усадил на свою шубу и старательно закутал. Было так тепло и спокойно, что когда Ревущая подошла и тронула Кэна за щёку хоботом, он уже спал. А оборотень сидел рядом и смотрел на высыпавшие на небо звёзды.
6.
Наги
Наги никогда раньше не думал, что будет завидовать Фарфарелло. Раньше, но не теперь. Теперь же у него была маленькая комната без окон, обитая мягким пружинящим материалом, и смирительная рубашка, куда его запаковывали точно также, как берсерка. Но берсерка не всегда связывали и не всегда кололи лекарства. А Наги постоянно держали на наркотиках, подавлявших его волю и сознание – ведь он был опасен, даже будучи обездвиженным, связанным и с повязкой на глазах.
Нельзя сказать, что он всё время спал. Большую часть времени его дух блуждал между сном и явью, пытаясь сбросить с себя оковы грёз и пробудиться. Иногда Наги просыпался, и в такие минуты зашедшие к нему охранники падали на мягкий пол психбольницы, не успев даже вскрикнуть, вытолкнуть воздух из раздавленных гортаней.
Укол – и яд бежит по венам. Наги закрывает глаза – всё равно потолок кружится и падает вверх вместе с Наги. И Наги видит себя со стороны. Вот он идёт по снежной пустыне, и всё кругом белое-белое, и очень холодное. Наги чувствует холод снаружи и внутри, его бьёт озноб, а сердце словно покрывается корочкой льда. Наги ищет дорогу среди белого марева, ему хочется выбраться отсюда. Проходят часы и дни, и наконец он находит узкую протоптанную тропку. Он идёт по ней, и внезапно выходит к замку, продуваемому всеми ветрами. Наги так рад, что монотонная равнина сменилась другим пейзажем. Он входит в замок и видит Оми, и понимает, что проник в его сон.
Вначале ему даже весело, это как игра, ни к чему не обязывает, но потом он начинает чувствовать досаду и злость – на то, что он бессилен изменить и выбраться отсюда в реальность. В этот момент замок дрожит и исчезает, сменяясь привычной снежной пустыней.
- Останься со мной, мальчик! – слышит Наги.
Это говорит женщина, очень красивая, одетая в сверкающий белый мех. На её голове возвышается диадема, переливающаяся, точно северное сияние. Её улыбка прекрасна и холодна, её глаза безразличны, а когда она говорит, из её уст не вырывается пар.
- Кто ты? – спрашивает Наги.
- Я – Снежная Королева, - отвечает женщина горделиво.
Идёт время, но Наги не чувствует его. Он бродит по снежной равнине, изредка проваливаясь в чужие сны и всякий раз с замиранием сердца надеясь, что это – выход из лабиринта. И всякий раз обманываясь.
- Скажи мне, сколько ещё здесь блуждать? – наконец спрашивает он, когда в очередной раз сталкивается со Снежной Королевой.
- Вечность, - смеётся она, и воздух дрожит от её смеха и вторит ей.
Наги задирает голову вверх. Снежинки падают на лицо и тают без остатка. Всё вокруг белое, белое на белом. И когда среди белого Наги ловит яркий оранжевый отблеск, он поначалу не верит своим глазам. Но вот, снова и снова, оранжевое просачивается между белёсых облаков солнечным бликом, и Наги слышит знакомое:
- Мелкий, вставай!
И тогда он поднимает руки, и сила выбегает из кончиков его пальцев. И слово «Вечность», слепленное из ледяных глыб, разлетается на куски.
- Мелкий, вставай, просыпайся! Ну что же ты, а?
Наги улыбается и открывает глаза. Веки тяжёлые, словно весят каждое по полтонны. Над ним склонился Шульдих, и его волосы елозят Наги по лицу, щекочут нос. Комната разгромлена, Шульдих подхватывает Наги на руки и несёт прочь. Наги удовлетворённо вздыхает и снова закрывает глаза, уже не боясь провалиться в снежную пустыню. Он не видит трупов охранников у своей двери. Он спит, чувствуя на плечах тяжесть снежной шубы. Но это ненадолго. Просто остатки тяжёлого сна.
7.
ШульдихСтарому антиквару просто не повезло. Не повезло в тот момент, когда им заинтересовался некто Судзуки, а ещё больше – когда этот Судзуки нанял Шульдиха.
Господин Тарада жил в доме, оборудованным прекрасной суперсовременной сигнализацией. Кроме техники его покой охраняли три охранника и два добермана. Шульдих, знакомясь с досье, счёл, что для простого антиквара это всё же как-то слишком.
Свои претензии по этому поводу он высказал маленькому человечку, уже загнанному в угол и даже не молящему о пощаде. Вряд ли несчастная жертва услышала то, что ей раздражённым голосом пытался втолковать рыжий убийца перед тем, как пустить между глаз последнюю пулю.
Шульдих убрал пистолет в кобуру и шагнул к сейфу. Он был распахнут, показывая хранящиеся в чреве сокровища. Телепат сразу увидел то, ради чего всё затевалось – небольшой кляссер, в переплёте из вишнёвого сафьяна, с драгоценными для коллекционера марками. Шульдих убрал альбом во внутренний карман пальто, пошарил ещё, и вскоре стал обладателем шкатулки со старинными драгоценностями.
Он уже хотел уходить, но кинув последний взгляд на убитого, что-то почувствовал. Антиквар лежал, подобрав под себя ноги и руки, словно что-то скрывал под своим телом. Из-под него виднелось что-то яркое. Шульдих перевернул тело и пожал плечами – в холодеющих руках Тарада стискивал меховую шубу ярко-вишнёвого окраса.
Телепат усмехнулся и высвободил из его рук то, что тот так старательно прятал, словно эта шуба была здесь самой ценной вещью.
Дома Шульдих принял ванну, пропустил рюмочку коньяку, стоя на кухне в одном халате, потом расстелил свою находку на диване и подробно её рассмотрел. Впрочем, он не нашёл ничего особенного – шуба как шуба. Слишком яркая, чтобы её можно было носить мужчине, и тем не менее совершенно точно мужская.
Шульдих взял её в руки и поднёс к лицу. Мех пах чем-то горьковатым, словно полынью или какими-то пряностями, и был очень телепату к лицу.
Шульдих никогда не страдал от ложной скромности, считая себя – и не без оснований – весьма красивым мужчиной. Ему не хватало маскулинности Кроуфорда, но взамен у него было нечто другое, чему трудно найти название и определение. Его андрогинная красота, одновременно хрупкая и твёрдая, как алмаз, его взгляд, в котором всегда читалось некое превосходство, его улыбка, откровенная и жестокая. Шульдих мог позволить себе любые погрешности против хорошего вкуса – на нём смотрелась даже жёлтая бандана в сочетании с белым костюмом.
Шульдих скинул халат и надел шубу, застегнул пуговицы. Мех мягко обнял за плечи, прильнул к коже, и телепату стало жарко, словно на нём было электроодеяло, а не обычная шуба. Тем временем мех распушился, и теперь из шубы виднелось только лицо, кисти рук да босые ступни.
Шульдих полюбовался на себя в зеркало и реши уже снять обновку, зашарил в поисках пуговиц, но ничего не нашёл. Он ошеломленно рванулся из шубы и закричал от боли – казалось, что проклятый мех прирос к коже миллионами нервных окончаний. Пот залил глаза.
Шульдих упал на колени и захныкал. Творилось что-то непонятное, чему он, человек, искушённый во всяких жизненных мерзостях, не мог подобрать подходящего определения. Сейчас он сто раз проклял себя за то, что взял заказ втайне от Кроуфорда. Но ничего, нужно только добраться до телефона…
Мех пророс на руках и ступнях, превращая человеческие руки и ноги в лисьи лапки. Шульдих уменьшился в размерах, сзади зазмеился хвост, лицо вытянулось в узкую хитрую мордочку.
Когда Кроуфорд, не сумев связаться с телепатом, на следующее утро переступил порог комнаты, ему под ноги кинулась лисица синтетического ярко-вишнёвого цвета.
8.
ЁдзиБыло холодно, так холодно, что ноги от пяток и до пояса замёрзли сразу. Ёдзи показалось, что он не просто покрылся хрустящей ледяной корочкой снаружи. Резкий колючий ветер словно выстудил его изнутри, добросовестно выдувая жизненные силы. Из захлопнувшегося тут же окна величаво спланировали брюки. Ёдзи проводил их тоскливым взглядом – и брюки, и рубашка висели на спящей сакуре в некотором отдалении от горе-любовника. Кудо с досадой покосился в сторону своей одежды и отвёл взгляд – вещи были вне его досягаемости.
К чести сказать, Ёдзи даже в голову не пришло использовать леску для того, чтобы достать хотя бы штаны. Подобные героические поступки, вроде повисания всем весом на тончайшей проволоке, хороши для какого-нибудь комикса, в жизни всё значительно сложнее.
Окно распахнулось. Кудо с надеждой задрал голову, и ему на лицо упала короткая меховая курточка. Последний хлопок оконной рамы оповестил, что больше милости от разгневанной женщины ждать не приходится.
Ёдзи прижал шубку подбородком, зажмурился и разжал руки. Ему удалось упасть на забытый кем-то тент, натянутый ещё с весны да так и оставленный зимовать. Полосатая тряпка смягчила удар и порвалась в самый последний момент, когда незадачливый плейбой сумел погасить скорость встречи с промерзшей землёй.
Шипя от жжения в пострадавших частях тела, Ёдзи выпутался из тента и огляделся в поисках хотя бы ботинок. Один он нашёл и с радостным возгласом устремился было к нему. И тут началась такая метель, что Кудо показалось, будто он попал в миксер для взбивания сливок. Потемнело, и на расстоянии вытянутой руки уже было ничего не разглядеть.
Дрожа от холода, Ёдзи закутался в свою куртку. О, этой курткой он мог бы похвастать – сшитая из меха норки прекрасной выделки, с большим воротником из дикой рыси, она была не просто шубой, а показателем статуса, к тому же весьма тёплой и удобной… не будь её длина чуть ниже пупка.
Кудо возрыдал про себя и попытался сжаться так, чтобы спрятаться под шубку весь, с ног до головы. Попытка, обречённая на неудачу, принесла-таки свои плоды – Ёдзи начало колотить крупной дрожью.
- Тепло ли тебе, девица? – внезапно услышал он прямо над ухом.
Это было настолько ошеломительно, что Ёдзи даже дрожать перестал.
- А? – глупо переспросил он.
Над ним нависал двухметровый верзила. Румяное лицо его терялось в белой бороде, усах и бровях. Одет дед был в длинную (в пол) шубу, крытую тёмно-синим атласом, и такую же шапку с белой меховой опушкой. Опирался незнакомец на здоровенный дубовый дрын, кряжистый и даже, кажется, не очищенный от коры.
Ёдзи невольно позавидовал старику и поспешно прогнал мысль о том, что, если легонько придушить и отобрать шубу, то…
- Ты кто? – изумился дед, приглядевшись внимательно и увидев, наконец, Ёдзины вторичные половые признаки, уже сморщившиеся и посиневшие, но красноречиво гласящие о его принадлежности.
Ёдзи хотел было сообщить старому пердуну всё, что о нём думает, но голос куда-то пропал, а зубы выбили частую дробь.
- Это я… куда я попал-то? – старик сдвинул шапку на лоб и поскрёб затылок.
- А куда тебе надо? – сумел просипеть Ёдзи. – И кто ты вообще такой? Санта Клаус?
- Дед Мороз я! – строго сказал дед. – Дух зимы и холода! Да меня все знают!
- Не слышал, - замотал головой Кудо. – А чем докажешь?
Дед посуровел лицом и стукнул о землю своим дрыном. Гул пошёл такой, словно перед началом землетрясения. Сразу стало так холодно, что Ёдзи даже удивился тому, что может ещё что-то почувствовать.
- Ты, пень старый, - прохрипел он, - это всё твои штучки? У нас в Токио таких холодов не бывает!
- Токио? – растерялся дед и захлопал себя по карманам. Извлёк, наконец, очки и водрузил их на нос.
- И правда, - бормотал он, озираясь, - это не Великий Устюг!
- Ну наконец-то, - проворчал Ёдзи. – Дошло!
- Слышь, мил человек, - сказал дед, - ты уж прости старика! Навигатор мне подарили, а я не очень лажу с этой техникой, вот и заплутал. Сейчас улечу, и тут сразу потеплеет.
- Давай, лети, - согласился Ёдзи. Ему уже стало тепло и уютно, и захотелось прилечь и уснуть.
- Ты не спи, - испугался Мороз. – Не вздумай! На вот тебе шубу!
На плечи Кудо легла лёгкая, словно гагачий пух, шуба, и блаженство окутало его тело. Перестали мёрзнуть даже босые ноги, попиравшие снег. Между тем воздух ощутимо потеплел и нападавший уже снег начал таять на глазах, превращаясь в слякотные лужи. В воздухе, только что ледяном до стерильности, запахло цветами. Ёдзи поднял голову – старая сакура зарозовела набухшими бутонами.
- Эх, снова перестарался, - дед огорченно покачал головой и исчез. А над изумлённой землёй посреди зимы расцветала сакура.
В процессе хулиганства написались две зарисовки, мааааленькие такие. Совсем безобоснуйные.
Пока облагодетельствованы Фудзимия и Кроуфорд, но в дальнейшем планируется наделить шубами всех участников концессии.
Прошу неравнодушных людей присоединяться ))).
Добавила Оми!
Добавила Фарфарелло.
Добавила Кэна.
Добавила Наги.
Добавила Шульдиха!
Добавила Ёдзи!!
1.
Ая
В этот раз голос с экрана был странен. А инструкции - расплывчаты и невнятны. Но Абиссинец всё же возражать не стал – не в этот раз. Почему-то именно этому голосу, непонятного тембра, он не мог сопротивляться.
Вот и сейчас – Ая просто повиновался, не задумываясь. Он разделся догола, обул свои сапоги для миссий и вместо плаща надел длинную шубу. Пушистый лисий мех щекотно грел шею и смешивался с его волосами. Ая подавил смешок, возникший из-за щекотки, и взял в руки сумку. Голос сказал, что в ней спрятано смертоносное оружие, и доставать его следует непосредственно на виду у противника. Абиссинец недоверчиво покрутил кожаную, отделанную бронзовыми бляшками, сумку. Внутри что-то брякнуло. Ая пожал плечами и пристроил её себе на пояс, под шубу.
На миссию он выехал один. Пошёл снег. Ветер кидал снежные хлопья охапками в стекло Порша, и Абиссинец, всматриваясь в пушистую мглу вокруг, как-то забыл о том, что так и не узнал о цели миссии. Голос почему-то уделил время относительно Аиной экипировки, и умолчал о главном – о том, что ему следует делать. Хорошо хоть маршрут был Ае откуда-то знаком.
Ая остановил машину возле небольшого двухэтажного домика. Крыша уже тонула в снегу, да и подъездные дорожки порядком замело. В комнатах на первом этаже горел свет.
Абиссинец машинально вытер ноги о коврик и осторожно толкнул дверь. Внутри уютно пахло ванилью и корицей.
- Кто там? – послышался хорошо знакомый голос. – Да неужели…
Навстречу Вайссу вышел Кроуфорд в белом фартуке. Рукава его рубашки были засучены, а руки по локоть испачканы в муке.
- Абиссинец? Наконец-то, - сказал он.
- У меня миссия, - Ая с трудом вытолкнул из лёгких ставший вязким воздух. И распахнул шубу, совсем не соображая, что под ней ничего нет.
- Ох, - сказал Шульдих, замирая в проёме кухонной двери.
Ая моргнул и потянулся за сумкой. Почему-то смертоносное оружие показалось ему лучшим средством от смущения.
Он сунул руку внутрь и укололся.
- Ай! – не сдержался он.
- Больно? – Кроуфорд вмиг оказался рядом, мягко обнял, и Ая сам не понял, как сумка оказалась в руках оракула. – Сейчас я подую, и всё пройдёт.
Брэд взял Аю за руку и поднёс к губам уколотый палец. Абиссинец поначалу проникся моментом, но, когда Кроуфорд, приободрённый молчанием Охотника Света, пошёл на окончательное сближение, пришёл в себя и начал отбиваться и требовать назад свою сумку.
Поздно – Шульдих уже прибрал её к рукам и тщательно осматривал содержимое. Заинтригованные Шварц собрались вокруг телепата, изучая кучку вещей, вываленную из сумки Фудзимии посреди коридора. Сам Абиссинец, едва отбившись от настойчивого Кроуфорда, присел рядом и с интересом уставился на:
Костяной крючок, шило, набор перламутровых пуговиц, странного вида кожаный мешочек, керамическую фигурку в виде безголовой и безрукой женщины с огромной грудью и ляжками, стеклянный флакон с надписью маркером «афродизиак», и, что самое странное – фиолетовую губную помаду.
Ая помотал головой. Он так и не мог понять, для чего Голос подсунул ему все эти вещи.
- И не пытайся, - бархатно шепнул на ухо Кроуфорд и потянул Аю наверх, в спальню.
2.
Кроуфорд
Кроуфорд сидел у камина и не знал, что ему делать. Вечер, начавшийся так прекрасно, был безнадёжно испорчен.
Камин кидался жаром, искрил и подначивал, язвительно показывая горячий красный язык.
Диван был мягок и удобен, в руке Кроуфорда неспешно нагревался бокал с хорошим портвейном, а на столике перед ним была раскидана партия в преферанс.
Вокруг расположились друзья. Они улыбались, шутили и буравили Кроуфорда взглядами. Брэд отсалютовал бокалом и, приторно улыбаясь, отхлебнул напиток.
«Этих бы друзей!» - с горечью подумал он, красочно представив, что именно он сделал бы с лицемерами.
Дело в том, что Кроуфорд, садясь ввечеру за игровой столик, понадеялся на свои способности. Как оказалось, весьма зря – его обыграли так, что не оставили на нём даже нитки. С огромным трудом Кроуфорд сумел отыграть назад шубу, в которую и кутался теперь, шевеля пальцами босых ног и стараясь не хмуриться.
Однако, время шло, а каким образом добраться до дома в пух и прах проигравшемуся оракулу, он ещё не придумал.
Внезапно новое лицо, появившееся в этой милой компании, приковало к себе всеобщее внимание. Пользуясь тем, что присутствующие отвлеклись, Кроуфорд встал с дивана, запахнул поплотнее шубу и решительно шагнул к двери.
- Так и пойдёшь – босиком? – поинтересовался низкий голос.
Кроуфорд оскалился как можно вежливее и повернулся к говорящему. И опешил – Фудзимия, одетый в чёрный смокинг, с алой камелией в петлице, производил ошеломляющее впечатление.
Ая очень приветливо улыбнулся в ответ.
- Поехали, я за тобой. Мы же не хотим, чтобы тебя разбил радикулит?
Кроуфорд скрипнул зубами, но вскинул подбородок и прошествовал вперёд, как мог, печатая шаг босыми ступнями. Чтобы Фудзимия не думал, что спасает его от стужи, Брэд даже распахнул шубу. Он с трудом заставил себя идти по присыпанному снегом асфальту, не подпрыгивая на месте от жалящих ледяных прикосновений.
Ая открыл перед ним дверцу машины, и Кроуфорд величественно погрузился в её нутро.
- Ты неотразим, - услышал он, когда Фудзимия выруливал со стоянки.
- Что? – Брэд подумал, что ослышался. – Что ты сказал?
- Я сказал, что эта шуба тебе очень к лицу, - серьёзно ответил Фудзимия и поставил машину на ручник. Потом он всем корпусом повернулся к Кроуфорду и поцеловал его в губы.
- Это чтобы ты не заболел, - добавил он, отстраняясь. – Помогает, знаешь ли.
- То есть, ты это средство от простуды испробовал на себе? – поднял брови Кроуфорд, чувствуя, как где-то внутри закипает чистая ярость. – С кем это?
Ая промолчал. Авто неслось по улице. Внутри Кроуфорда всё кипело. Он едва дождался, когда Ая заглушит двигатель, придвинулся к нему, схватил за грудки и впился в его рот.
Шуба съехала по локтям вниз. Кроуфорд оторвался от Фудзимии, лишь для того, чтобы перебросить её на заднее сиденье, и приглашающим жестом потянул Аю назад.
3.
Оми
Пол холодил ступни. Мальчик не чувствовал этого, как не видел вокруг темноты пустых комнат, как не отдавал себе отчёта, что идёт по лунному лучу. Его глаза были широко открыты, но, несмотря на это не видели ничего.
Обнажённое тело белело в темноте, бесшумно продвигаясь анфиладой комнат к тронному залу. Оми безошибочно нашёл стоящий на возвышении трон. Мальчик подошёл к нему. С резной спинки небрежно свисала пушистая шуба, горностаевая, белая, с чёрными хвостиками. Оми, наконец, заморгал и очнулся. Стал озираться вокруг, не понимая, как попал в это место. Его кожа покрылась пупырышками – в замке было холодно. Стояла зима, и ветер завывал в трубах, выстуживая каменные, никогда не прогревающиеся до конца, стены.
Оми клацнул зубами и вскарабкался на трон, потянул за меховую полость. Шуба послушно соскользнула на сиденье, крытое алым бархатом. Оми поспешно схватил её и закутался с ног до головы.
Мех был невероятно нежным на ощупь и лёгким, точно облако. Мальчик даже зажмурился от наслаждения. Его окутало теплом и лаской. Оми постоял так немного, привыкая и помимо воли расслабляясь. Но вскоре, согревшись, он решил осмотреться получше. Он по-прежнему не понимал, каким образом попал в это место.
За троном обнаружилась ниша, прикрытая от любопытных глаз выступом в стене. Оми проскользнул туда, зажёг оставленный кем-то факел и осмотрелся. Это было маленькое помещение, без окон. Стены, задрапированные фиолетовым шёлком, в свете факела казались живыми – драпировки колыхались от сквозняка жуткими щупальцами. Посреди комнаты стоял алтарь, а на нём Оми с изумлением увидел хрустальный ларец. Мальчик поднял крышку. На бархатной подушке в ларце лежал человеческий череп. Его, словно в насмешку, венчала корона. Повинуясь безотчётному порыву, Оми надел корону на свою голову, и ему показалось, что череп как-то особенно мерзко ухмыльнулся ему. Мальчик бросил взгляд на ларец и похолодел. Надпись «Такатори Сюити», катаканой и на латинице, замерцала-зазмеилась на крышке.
- Вот как? – произнёс Оми, и взял в руки череп, пристально вглядываясь в пустые глазницы. – Вот и нашёл покой, мой странный покровитель. Зачем я здесь? Скажи? Не скажешь, ты ведь мёртв. А я… Кто я такой? Твой родич? Душегуб? А может, принц наследный? Ты дядя мне? Отец! Всё время забываю.
Череп хранил молчание. Корона была тяжёлой и жёсткой. Кроме того, она норовила съехать на бок, что никак не соответствовало трагичности момента. Оми прервал свою речь, пожал плечами и вернул череп на место.
Раздался грохот. Стены дрогнули, посыпалась пыль. Оми выбежал в центр зала, озираясь, но никого не увидел. Некая сила приподняла его над полом.
- Кто здесь? – крикнул Оми, придерживая царский венец. – Выходи! Я тебя не боюсь!
Перед ним стоял Наги и безучастно разглядывал парящего над полом мальчишку.
- Ты? – изумился Оми. – Что ты здесь делаешь?
- Оми-кун, - строго сказал Наоэ, - нельзя ходить босиком по холодному полу. Ты простудишься.
Оми ошеломленно перевёл взгляд на свои ноги. В самом деле, теперь, когда он висел в воздухе и его ноги не касались пола, ему стало значительно теплее.
- Ты что, ради этого… - начал он и замолчал – воздух задрожал, вокруг потемнело, и Оми провалился в уютную темноту.
Будильник дребезжал, как подорванный. Хороший мальчик Оми швырнул в него подушкой, не открывая глаз. Что характерно – попал с первого раза, сказывался опыт. Будильник обиженно брякнул и заткнулся. Оми поворочался на постели, потом всё же сел и выпростал руки из-под одеяла. Когда он всё же открыл глаза, то едва сумел сдержать вскрик – поверх одеяла лежала большая, не по размеру, белоснежная шуба. Отделанная на воротнике чёрными хвостиками.
4.
Фарфарелло
Снег, чистый, искристый, холодный. Тонкий наст не успевает провалиться под мягкими подушечками лап, даже подпружинивает слегка. Одноглазый летит вперёд, и мороз легонько кусает его за морду, словно поторапливая.
Его не нужно торопить. Он и так неотвратим и безжалостен, словно смерть. Одноглазый несётся вперёд, по следу обезумевших от ужаса единорогов. Они такие белые, что почти сливаются со снежным фоном, и только след, глубоко продавленный в насте, выдаёт их.
Фарфарелло чует их запах, и запах опередившего его вожака. Позади летит отставшая стая. Одноглазый мерно отталкивается лапами, снова и снова, и когда вожак, оставленный позади, гневно взрыкивает на него, только прибавляет ходу. Ему всё равно, что после гонки придётся сражаться с вожаком и победить его, это будет потом – достойное завершение удачной охоты.
Одноглазый поравнялся с добычей. Он пролетает мимо бегущего из последних сил жеребёнка, не обращая внимания на кобылицу, и настигает ведущего. Великолепный самец рассекает грудью пространство, хрипит, из-под его копыт летит снег. Одноглазый примеривается и прыгает ему на круп. Единорог встаёт на дыбы, лягается, стараясь скинуть белого волка, но тот лишь ещё сильнее вгрызается в мускулистую шею добычи. Его мотает, словно тряпку, и не единожды волк соскальзывает задними лапами на землю, при этом не разжимая челюсти. Он знает, что стоит только упасть, и жеребец мигом перебьёт ему позвоночник ударом копыта.
Наконец обессиленное животное хрипит и валится на бок. Фарфарелло едва успевает вынырнуть из-под туши, как на него с рычанием обрушивается подоспевший вожак.
С тихим щёлканьем Белый Волк выпускает стальные когти. Его движения становятся плавными, словно он кружит под водой, с морды капает свежая кровь единорога. Вожак не выдерживает и кидается первым. Одноглазый прыгает навстречу, встречает его в воздухе и сшибает наземь. Один укус – Фарф рвёт горло тому, кто бросил ему вызов.
Подошедшая стая выражает одобрение нестройным воем. Одноглазый может быть спокоен – никто не покусится на его добычу, все будут ждать, чтобы он, как вожак, выделил им долю. Фарфарелло встаёт на задние лапы, и облик оборотня стекает с него, белая шуба мягко падает в снег. Белый Волк обтирает снегом обнажённое тело, стирая кровавые разводы. Кожа горит. Он смеётся, подбирает шубу и накидывает её сверху, как плащ. Он счастлив.
5.
Кэн
Ревущая важно ступала по тонкому слою снега, время от времени наклоняя голову и слизывая снежинки нежным кончиком хобота. Кэн покачивался на её спине, и это мерное движение то и дело погружало его в дремоту. Кэн клевал носом, потом встряхивался и протирал глаза, вымученно улыбаясь. Он как следует не ночевал на твёрдой земле уже с неделю – спал урывками, не вылезая из седла, благо Ревущая не нуждалась в том, чтобы ложиться – спала стоя, и вес всадника для её мощных ног был ничтожно мал.
По следу Кэна шла Стая. Он уже давно проклял тот день, когда забрёл на их охотничью территорию, прельстившись знатной добычей – рог единорога считался сильным амулетом, да и оружие из него выходило превосходное. Кэн так и не успел поохотиться.
Стаю вёл молодой вожак - белый как снег, огромный и одноглазый. Кэн разглядел его издали, пересекая горный хребет. Вожак бежал так, словно вместо живой плоти его шкура обтягивала стальные мышцы. Казалось, он не уставал, не нуждался в отдыхе и еде. Кэн знал, что рано или поздно, но зверь его догонит, и тогда ему придётся принять бой.
Сидя на спине мамонта, Кэн затачивал когти, приваренные к кастету, и старался не думать о том, что этот бой, судя по всему, станет для него последним.
Некоторое время назад у него появилась надежда. Стая отставала, не вынеся гонки. Теперь по его следу шёл один вожак.
Они встретились в долине, там, где горы ложатся, словно усталая кошка, приникают к земле, протягивая пальцы холмов к излучине реки.
Кэн ещё издали заметил вившуюся по земле позёмку, отмечающую тот путь, по которому бежал белый волк. Он остановил Ревущую и спешился. Выбрал удобное место и встал так, чтобы спину прикрывал выступающий гребень скалы.
Волк надвинулся внезапно – вот только что его не было, и вдруг – стоит, глаза в глаза, и щерит белые клыки, и алый язык змеёй мечется в пасти.
Кэн даже засмотрелся. А потом волк встал на задние лапы, шкура сползла с него на землю, а его силуэт потёк, меняясь на глазах, и вскоре перед Кэном предстал человек. Совсем ещё молодой, немногим старше самого Кэна. Обнажённая кожа покрыта страшными шрамами, и самый неприятный – на лице, скрывает вытекший глаз.
Оборотень ухмыльнулся, вытянул руку и выпустил когти.
- Я понял, - ухмыльнулся в ответ Кэн. Внезапно ему стало всё равно, кто победит в грядущей схватке. Гораздо важнее показалось выплеснуть наконец свою силу, и поставить точку в этом затянувшемся преследовании.
Оборотень стоял и ждал чего-то. И тогда Кэн скинул с себя рысью шубу, а за ней безрукавку из воловьей кожи и наручи. Оборотень одобрительно улыбнулся и кивнул. Кэн азартно разулся и снял штаны и рубаху, разделся полностью, не желая в этом отличаться от своего врага, оставил только кастеты. И тогда, ощущая обнажённой кожей поцелуи зимы, кинулся на оборотня.
Смешалось всё – небо, земля, снег и воздух. Кэн пел песни каждым своим движением, его когти секли воздух, ища крови и всякий раз обманываясь. Оборотень танцевал вокруг. Его когти уже не раз достали Кэна, вычерчивая на его коже алые узоры, но так неглубоко, словно он ласкал, а не бил. Наконец, когда Кэн уже не чуял под собой ног, а снег вокруг него расцветился красными каплями, оборотень остановился. Кэн по инерции налетел на него, впечатался всем телом и был пойман поперёк туловища.
- Что? – прохрипел он. – Уже раздумал меня убивать?
Оборотень насмешливо сверкнул здоровым глазом и подтащил свою жертву поближе к скале. Потом усадил на свою шубу и старательно закутал. Было так тепло и спокойно, что когда Ревущая подошла и тронула Кэна за щёку хоботом, он уже спал. А оборотень сидел рядом и смотрел на высыпавшие на небо звёзды.
6.
Наги
Наги никогда раньше не думал, что будет завидовать Фарфарелло. Раньше, но не теперь. Теперь же у него была маленькая комната без окон, обитая мягким пружинящим материалом, и смирительная рубашка, куда его запаковывали точно также, как берсерка. Но берсерка не всегда связывали и не всегда кололи лекарства. А Наги постоянно держали на наркотиках, подавлявших его волю и сознание – ведь он был опасен, даже будучи обездвиженным, связанным и с повязкой на глазах.
Нельзя сказать, что он всё время спал. Большую часть времени его дух блуждал между сном и явью, пытаясь сбросить с себя оковы грёз и пробудиться. Иногда Наги просыпался, и в такие минуты зашедшие к нему охранники падали на мягкий пол психбольницы, не успев даже вскрикнуть, вытолкнуть воздух из раздавленных гортаней.
Укол – и яд бежит по венам. Наги закрывает глаза – всё равно потолок кружится и падает вверх вместе с Наги. И Наги видит себя со стороны. Вот он идёт по снежной пустыне, и всё кругом белое-белое, и очень холодное. Наги чувствует холод снаружи и внутри, его бьёт озноб, а сердце словно покрывается корочкой льда. Наги ищет дорогу среди белого марева, ему хочется выбраться отсюда. Проходят часы и дни, и наконец он находит узкую протоптанную тропку. Он идёт по ней, и внезапно выходит к замку, продуваемому всеми ветрами. Наги так рад, что монотонная равнина сменилась другим пейзажем. Он входит в замок и видит Оми, и понимает, что проник в его сон.
Вначале ему даже весело, это как игра, ни к чему не обязывает, но потом он начинает чувствовать досаду и злость – на то, что он бессилен изменить и выбраться отсюда в реальность. В этот момент замок дрожит и исчезает, сменяясь привычной снежной пустыней.
- Останься со мной, мальчик! – слышит Наги.
Это говорит женщина, очень красивая, одетая в сверкающий белый мех. На её голове возвышается диадема, переливающаяся, точно северное сияние. Её улыбка прекрасна и холодна, её глаза безразличны, а когда она говорит, из её уст не вырывается пар.
- Кто ты? – спрашивает Наги.
- Я – Снежная Королева, - отвечает женщина горделиво.
Идёт время, но Наги не чувствует его. Он бродит по снежной равнине, изредка проваливаясь в чужие сны и всякий раз с замиранием сердца надеясь, что это – выход из лабиринта. И всякий раз обманываясь.
- Скажи мне, сколько ещё здесь блуждать? – наконец спрашивает он, когда в очередной раз сталкивается со Снежной Королевой.
- Вечность, - смеётся она, и воздух дрожит от её смеха и вторит ей.
Наги задирает голову вверх. Снежинки падают на лицо и тают без остатка. Всё вокруг белое, белое на белом. И когда среди белого Наги ловит яркий оранжевый отблеск, он поначалу не верит своим глазам. Но вот, снова и снова, оранжевое просачивается между белёсых облаков солнечным бликом, и Наги слышит знакомое:
- Мелкий, вставай!
И тогда он поднимает руки, и сила выбегает из кончиков его пальцев. И слово «Вечность», слепленное из ледяных глыб, разлетается на куски.
- Мелкий, вставай, просыпайся! Ну что же ты, а?
Наги улыбается и открывает глаза. Веки тяжёлые, словно весят каждое по полтонны. Над ним склонился Шульдих, и его волосы елозят Наги по лицу, щекочут нос. Комната разгромлена, Шульдих подхватывает Наги на руки и несёт прочь. Наги удовлетворённо вздыхает и снова закрывает глаза, уже не боясь провалиться в снежную пустыню. Он не видит трупов охранников у своей двери. Он спит, чувствуя на плечах тяжесть снежной шубы. Но это ненадолго. Просто остатки тяжёлого сна.
7.
ШульдихСтарому антиквару просто не повезло. Не повезло в тот момент, когда им заинтересовался некто Судзуки, а ещё больше – когда этот Судзуки нанял Шульдиха.
Господин Тарада жил в доме, оборудованным прекрасной суперсовременной сигнализацией. Кроме техники его покой охраняли три охранника и два добермана. Шульдих, знакомясь с досье, счёл, что для простого антиквара это всё же как-то слишком.
Свои претензии по этому поводу он высказал маленькому человечку, уже загнанному в угол и даже не молящему о пощаде. Вряд ли несчастная жертва услышала то, что ей раздражённым голосом пытался втолковать рыжий убийца перед тем, как пустить между глаз последнюю пулю.
Шульдих убрал пистолет в кобуру и шагнул к сейфу. Он был распахнут, показывая хранящиеся в чреве сокровища. Телепат сразу увидел то, ради чего всё затевалось – небольшой кляссер, в переплёте из вишнёвого сафьяна, с драгоценными для коллекционера марками. Шульдих убрал альбом во внутренний карман пальто, пошарил ещё, и вскоре стал обладателем шкатулки со старинными драгоценностями.
Он уже хотел уходить, но кинув последний взгляд на убитого, что-то почувствовал. Антиквар лежал, подобрав под себя ноги и руки, словно что-то скрывал под своим телом. Из-под него виднелось что-то яркое. Шульдих перевернул тело и пожал плечами – в холодеющих руках Тарада стискивал меховую шубу ярко-вишнёвого окраса.
Телепат усмехнулся и высвободил из его рук то, что тот так старательно прятал, словно эта шуба была здесь самой ценной вещью.
Дома Шульдих принял ванну, пропустил рюмочку коньяку, стоя на кухне в одном халате, потом расстелил свою находку на диване и подробно её рассмотрел. Впрочем, он не нашёл ничего особенного – шуба как шуба. Слишком яркая, чтобы её можно было носить мужчине, и тем не менее совершенно точно мужская.
Шульдих взял её в руки и поднёс к лицу. Мех пах чем-то горьковатым, словно полынью или какими-то пряностями, и был очень телепату к лицу.
Шульдих никогда не страдал от ложной скромности, считая себя – и не без оснований – весьма красивым мужчиной. Ему не хватало маскулинности Кроуфорда, но взамен у него было нечто другое, чему трудно найти название и определение. Его андрогинная красота, одновременно хрупкая и твёрдая, как алмаз, его взгляд, в котором всегда читалось некое превосходство, его улыбка, откровенная и жестокая. Шульдих мог позволить себе любые погрешности против хорошего вкуса – на нём смотрелась даже жёлтая бандана в сочетании с белым костюмом.
Шульдих скинул халат и надел шубу, застегнул пуговицы. Мех мягко обнял за плечи, прильнул к коже, и телепату стало жарко, словно на нём было электроодеяло, а не обычная шуба. Тем временем мех распушился, и теперь из шубы виднелось только лицо, кисти рук да босые ступни.
Шульдих полюбовался на себя в зеркало и реши уже снять обновку, зашарил в поисках пуговиц, но ничего не нашёл. Он ошеломленно рванулся из шубы и закричал от боли – казалось, что проклятый мех прирос к коже миллионами нервных окончаний. Пот залил глаза.
Шульдих упал на колени и захныкал. Творилось что-то непонятное, чему он, человек, искушённый во всяких жизненных мерзостях, не мог подобрать подходящего определения. Сейчас он сто раз проклял себя за то, что взял заказ втайне от Кроуфорда. Но ничего, нужно только добраться до телефона…
Мех пророс на руках и ступнях, превращая человеческие руки и ноги в лисьи лапки. Шульдих уменьшился в размерах, сзади зазмеился хвост, лицо вытянулось в узкую хитрую мордочку.
Когда Кроуфорд, не сумев связаться с телепатом, на следующее утро переступил порог комнаты, ему под ноги кинулась лисица синтетического ярко-вишнёвого цвета.
8.
ЁдзиБыло холодно, так холодно, что ноги от пяток и до пояса замёрзли сразу. Ёдзи показалось, что он не просто покрылся хрустящей ледяной корочкой снаружи. Резкий колючий ветер словно выстудил его изнутри, добросовестно выдувая жизненные силы. Из захлопнувшегося тут же окна величаво спланировали брюки. Ёдзи проводил их тоскливым взглядом – и брюки, и рубашка висели на спящей сакуре в некотором отдалении от горе-любовника. Кудо с досадой покосился в сторону своей одежды и отвёл взгляд – вещи были вне его досягаемости.
К чести сказать, Ёдзи даже в голову не пришло использовать леску для того, чтобы достать хотя бы штаны. Подобные героические поступки, вроде повисания всем весом на тончайшей проволоке, хороши для какого-нибудь комикса, в жизни всё значительно сложнее.
Окно распахнулось. Кудо с надеждой задрал голову, и ему на лицо упала короткая меховая курточка. Последний хлопок оконной рамы оповестил, что больше милости от разгневанной женщины ждать не приходится.
Ёдзи прижал шубку подбородком, зажмурился и разжал руки. Ему удалось упасть на забытый кем-то тент, натянутый ещё с весны да так и оставленный зимовать. Полосатая тряпка смягчила удар и порвалась в самый последний момент, когда незадачливый плейбой сумел погасить скорость встречи с промерзшей землёй.
Шипя от жжения в пострадавших частях тела, Ёдзи выпутался из тента и огляделся в поисках хотя бы ботинок. Один он нашёл и с радостным возгласом устремился было к нему. И тут началась такая метель, что Кудо показалось, будто он попал в миксер для взбивания сливок. Потемнело, и на расстоянии вытянутой руки уже было ничего не разглядеть.
Дрожа от холода, Ёдзи закутался в свою куртку. О, этой курткой он мог бы похвастать – сшитая из меха норки прекрасной выделки, с большим воротником из дикой рыси, она была не просто шубой, а показателем статуса, к тому же весьма тёплой и удобной… не будь её длина чуть ниже пупка.
Кудо возрыдал про себя и попытался сжаться так, чтобы спрятаться под шубку весь, с ног до головы. Попытка, обречённая на неудачу, принесла-таки свои плоды – Ёдзи начало колотить крупной дрожью.
- Тепло ли тебе, девица? – внезапно услышал он прямо над ухом.
Это было настолько ошеломительно, что Ёдзи даже дрожать перестал.
- А? – глупо переспросил он.
Над ним нависал двухметровый верзила. Румяное лицо его терялось в белой бороде, усах и бровях. Одет дед был в длинную (в пол) шубу, крытую тёмно-синим атласом, и такую же шапку с белой меховой опушкой. Опирался незнакомец на здоровенный дубовый дрын, кряжистый и даже, кажется, не очищенный от коры.
Ёдзи невольно позавидовал старику и поспешно прогнал мысль о том, что, если легонько придушить и отобрать шубу, то…
- Ты кто? – изумился дед, приглядевшись внимательно и увидев, наконец, Ёдзины вторичные половые признаки, уже сморщившиеся и посиневшие, но красноречиво гласящие о его принадлежности.
Ёдзи хотел было сообщить старому пердуну всё, что о нём думает, но голос куда-то пропал, а зубы выбили частую дробь.
- Это я… куда я попал-то? – старик сдвинул шапку на лоб и поскрёб затылок.
- А куда тебе надо? – сумел просипеть Ёдзи. – И кто ты вообще такой? Санта Клаус?
- Дед Мороз я! – строго сказал дед. – Дух зимы и холода! Да меня все знают!
- Не слышал, - замотал головой Кудо. – А чем докажешь?
Дед посуровел лицом и стукнул о землю своим дрыном. Гул пошёл такой, словно перед началом землетрясения. Сразу стало так холодно, что Ёдзи даже удивился тому, что может ещё что-то почувствовать.
- Ты, пень старый, - прохрипел он, - это всё твои штучки? У нас в Токио таких холодов не бывает!
- Токио? – растерялся дед и захлопал себя по карманам. Извлёк, наконец, очки и водрузил их на нос.
- И правда, - бормотал он, озираясь, - это не Великий Устюг!
- Ну наконец-то, - проворчал Ёдзи. – Дошло!
- Слышь, мил человек, - сказал дед, - ты уж прости старика! Навигатор мне подарили, а я не очень лажу с этой техникой, вот и заплутал. Сейчас улечу, и тут сразу потеплеет.
- Давай, лети, - согласился Ёдзи. Ему уже стало тепло и уютно, и захотелось прилечь и уснуть.
- Ты не спи, - испугался Мороз. – Не вздумай! На вот тебе шубу!
На плечи Кудо легла лёгкая, словно гагачий пух, шуба, и блаженство окутало его тело. Перестали мёрзнуть даже босые ноги, попиравшие снег. Между тем воздух ощутимо потеплел и нападавший уже снег начал таять на глазах, превращаясь в слякотные лужи. В воздухе, только что ледяном до стерильности, запахло цветами. Ёдзи поднял голову – старая сакура зарозовела набухшими бутонами.
- Эх, снова перестарался, - дед огорченно покачал головой и исчез. А над изумлённой землёй посреди зимы расцветала сакура.
-
-
22.01.2015 в 16:21-
-
22.01.2015 в 16:24-
-
22.01.2015 в 16:41-
-
22.01.2015 в 16:52-
-
22.01.2015 в 19:14а дальше? дальше что было??
-
-
22.01.2015 в 19:42И тут (помяни черта...) заходит Кроуфорд. И видит голого Шульдиха, который пытается спрятать надутую физиономию за собственным хвостом, и Оми, причем Оми отвернулся к окну и только плечи подрагивают. Ржет, подлец!
-
-
24.01.2015 в 02:20очень интересно! а рейтинговая сцена это шульдих-оми?)) или брэдошульдих?
-
-
24.01.2015 в 05:57Впрочем, можно и Оми/Кроуфорд тоже.
-
-
24.01.2015 в 18:50-
-
24.01.2015 в 18:58вот чтоб именно Оми, вроде бы не было. Мамору/Кроуфорд было - Такатори-мелкий, помнится, Кроуфорда даже туфлей шлёпал по голому заду.
А вот чтоб именно Оми... Глазастый, в бейсболке, шортиках и гольфах... взрослого мужика... это же, это же супер!
Сразу вспоминается анекдот про голубого ослика. "Конечно, страшно! Такого большого насиловать".
-
-
25.01.2015 в 18:41а что за анекдот?