Я не могу сейчас вспомнить, когда именно я осознал себя личностью: случилось ли это в то время, когда я исследовал содержимое мусорного контейнера вместе с другими соискателями халявной жратвы, когда внезапно накатившее чувство глубокого отвращения заставило меня выйти из конкурентной борьбы за драгоценный приз - огрызок гамбургера, или в ту ночь, когда я крался по какой-то широкой, освещенной огнями витрин, улице, и мое собственное отражение в стекле произвело на меня эффект удара под-дых. А скорее всего, это происходило постепенно, исподволь подкидывая в мой амнезийный мозг кусочки осознания реальности, и в какой-то, не слишком-то счастливый момент, эти кусочки сложились, наконец, в полустертое изображение.
Я вдруг обратил внимание на собственные лапы, топтавшие землю под каким-то кустом, название которого - сирень - само собой всплыло в моей голове; лапы показались мне совершенно чужими. Тогда я сел на землю и стал внимательно осматривать себя, насколько это было возможно без помощи зеркала. Зеркало? А что это - зеркало? Абстрактные до того момента понятия голодными птицами слетелись на мою бедную голову и стали клевать ее, причиняя почти физическую боль; рой неясных образов атаковал больную память, мир потерял четкость, и я, наверно, на какое-то время отключился, потому что пришел в себя, лежа на боку.
Я поднялся, пошатываясь; в голове стоял несмолкаемый звон. Желудок ныл от голода - это первое ощущение, которое я почувствовал после приключившегося шока, и именно оно помогло мне сделать уверенный шаг навстречу реальности и цепко удержало на этой стороне, не давая слабому еще рассудку свалиться в пропасть бесплодных сожалений.
На время я отключился от посторонних мыслей, отложив самокопание на потом, и направил свою энергию на удовлетворение насущных потребностей. Внимательно осмотрев место, где я находился, я сумел обозначить его как "парк", и даже где-то в глубине памяти обнаружил его название - аббревиатуру "ВДНХ".
Целеустремленно обшарив ближайшие кусты, я обнаружил огрызок булки, довольно свежий, оккупированный голубями. Стремительный бросок - и птицы неуклюже разлетаются в стороны, открывая мне путь к законной добыче. Хлебный аромат щекочет ноздри полузабытым воспоминанием домашнего уюта, и я вгрызаюсь в поджаристую корочку с неприлично-громким урчанием. Голод отступает, и вместе с сытостью приходит твердое убеждение в том, что я совсем не то существо, которым сейчас кажусь, и что в моей прошлой жизни было много такого, что мне непременно следует знать для собственной безопасности.
Однако все мои потуги вспомнить что-то о себе пропали втуне, единственным результатом стала навязчивая головная боль, заставившая меня отложить дальнейшие попытки на какое-то время.
Так, перемещаясь по городу и жадно ловя всплывающие то и дело воспоминания, я складывал мозаику своей жизни. Оказывается, я раньше неплохо знал Москву. И я был человеком, определенно, ибо я помнил об окружающем мире то, что может помнить только человек. Через какое-то время я уже знал за собой новую способность - я был эмпатом, т.е. я читал эмоции людей, не сказать, чтобы очень легко, но читал, и даже пользовался этим даром в своих целях. Например, я всегда знал, кто собирается меня покормить, а кто - пнуть, к кому нужно приласкаться, а кого обойти за три метра по широкой дуге. Эмоции животных - котов и собак - также не являлись для меня книгой за семью печатями, хотя они были менее предсказуемы, видимо, потому, что не сдерживались высоким интеллектом и возникали и менялись совершенно спонтанно.
Итак, я просто выжидал благоприятного момента, который вдруг изменит мою жизнь, или внезапного пробуждения моей памяти, но я откуда-то твердо знал, что что-то непременно произойдет.
Трудно сказать, что именно привлекло меня в этом парне, в Москве таких - каждый первый. Но когда я увидел эту слегка ссутулившуюся фигуру в стандартной черной куртке, то почувствовал желание держаться поближе к нему, а своей интуиции с некоторых пор я предпочитаю доверять безоговорочно. Парень шел быстрым уверенным шагом, не глядя по сторонам. Я никак не мог уловить его эмоции, казалось, они заперты в нем на два поворота ключа. Заинтригованный, я крался по следу, как заправский лесной хищник, благо, что на меня, в моем нынешнем обличии, никто не обращает внимания - мало ли бездомных котов обретается под небом нашей разношерстной столицы!
Итак, я проследил за моим незнакомцем до самого подъезда грязноватой пятиэтажки, куда он решительно шагнул. Я не менее решительно последовал за ним, стараясь, однако, лишний раз не попадаться ему на глаза. Парень поднялся на второй этаж и утопил кнопку звонка. Я уже знал, что человек, обитавший по ту сторону двери, мало чем отличается от тараканов, живших на его кухне. Точно также, как и эти насекомые, он приспособился под окружающий его мир, в котором пребывал с той же благородной целью - спокойно спать и сладко, и желательно разнообразно, питаться. Теперь этот человек разглядывал "моего" незнакомца сквозь окошко дверного "глазка", напряженно соображая, сколько можно слупить с новоприбывшего клиента.
Межу тем молодой человек, наконец, позволил своему волнению просочиться наружу, так что я почувствовал его как свое собственное, и еще кое-что, загнанное в самую глубь мятущегося ума - глубокое одиночество вкупе с отчаянной надеждой. Все это было настолько сродни моему собственному душевному состоянию, что я чуть было не закричал от счастья. Пока я радовался обретению родственной души, дверь успела приоткрыться и захлопнуться перед моим носом, отрезая меня от того, на чье понимание я уже всерьез начал надеяться.
Я кротко уселся рядом с дверью и приготовился ждать.
Мне не было скучно - я улавливал следы эмпатических потоков, настолько сильных, что даже наличие запертой двери не могло помешать мне легко отделять их друг от друга.
Я чувствовал алчность, источаемую хозяином квартиры, и ответные, едва уловимые волны надежды, принесенные сюда гостем, потом алчность сменилась раздражением, а надежда, в свою очередь, разочарованием и тоской, настолько сильной, что меня даже затрясло от чужих эмоций.
Дверь открылась так резко, что я едва успел посторониться. Мой друг, я (авансом) позволю себе так его называть, вылетел из квартиры как ошпаренный, и не оглядываясь на оторопевшего хозяина, ссыпался вниз по лестнице.
Я едва успел выскользнуть за ним, чуть не прищемив себе хвост парадной дверью. Парень бежал вперед, не оглядываясь, он "фонил" отчаянием, смешанным с яростью, и я с изумлением увидел собирающийся над его головой маленький торнадо свернутого пространства, зияющий черным провалом в никуда.
"Какой талантище!" - с восторгом подумал я, рассекая воздух длинными тигриными прыжками.
Однако он все же выдохся, остановился, безнадежно махнув рукой, и плюхнулся на лавочку возле ближайшего подъезда. Торнадо уже слегка погромыхивал, выжидая только удобного момента, когда можно будет сорваться и пойти в разгул. Я даже почуял, как на меня ощутимо пахнуло озоном.
Я решительно прыгнул на скамейку и мысленно поздоровался, тронув парня лапой за колено, при этом слегка выпустив и вновь втянув когти.
- Здравствуй, кот, - ошеломленно сказал парень, обратив, наконец на меня внимание. - Какой же ты красивый!
Я осторожно переступил лапами, и забрался на колени к своему другу. Прищурившись, поглядел на торнадо - смерч постепенно сбавлял обороты, превращаясь потихоньку в шлейф грязновато-серого цвета, вполне обычный спутник среднестатистического жителя мегаполиса. По мере того, как человек успокаивался, поглаживая мне спину, этот шлейф превращался в ничто, рассасываясь, как пыльца, смываемая ливнем с оконного стекла.
Я почувствовал ласковое тепло, исходящее от моего нового приятеля, а потом - его твердую решимость сделать что-то хорошее.
- Ну, пошли, что ли, бродяга?
Человек встал со мной на руках, хотя я довольно большой кот, и ему наверняка было неудобно меня тащить. Но он все же сунул меня за пазуху и понес в направлении метро, и в это прекрасное мгновение я понял, что наконец обрел свой Дом!
-
-
03.08.2013 в 04:47-
-
03.08.2013 в 10:16