Шла на работу, слушала, и меня, как это бывает, вштырило конкретно! Короче, весь рабочий день прошел не зря!
Закрывающий стих написала обитательница БисерИнфо, под ником aurinko.iri, из Ростова -на - Дону. По-моему, замечательно получилось!
читать дальшеТы меня украдкой дразнишь,
Ты меня по следу ищешь.
У тебя глаза ягненка,
У меня походка волчья
Обними меня покрепче,
Чтобы я с цепи не рвался...
Чтобы я с цепи не рвался
Ты меня с ладони кормишь
А когда луна над лесом
Тишина сжимает горло
Это я ночами вою
В конуре моей собачьей...
В конуре моей собачьей
Не буди меня напрасно,
Не пугай меня свободой,
Не гони меня на волю
В горле дым, дорога в гору
В человеческом обличье...
В человеческом обличье
Ты меня по следу ищешь
У тебя глаза ягненка
У меня походка волчья
Обними меня покрепче,
Чтобы я с цепи не рвался...
"Волчья" К.Никольский
Цепь громко лязгает, и железный этот звук до того нестерпим, что ночные сверчки на секунду замолкают, и даже стихает ветер, перебиравший незримыми пальцами луговую траву.
Я высунул голову из будки, жадно вдыхая расширившимися ноздрями воздух; в нем присутствовал слабый запах вспугнутой куропатки, и заячьей семейки, мародерствующей в огороде, и сильный, бьющий в нос, запах человеческого жилья, где смешивались ароматы свежеиспеченного хлеба, кислого молока и запах скотного двора. Но поверх всего этого разнообразия туманным шлейфом слался тот, пленивший меня, запах, поражающий мозг - запах этой женщины.
Я был несмышленым щенком, когда увязался за ней на той опушке, мечтая насладиться вкусом ее крови, медово-сладкой, как материнское молоко, горько-соленой, как слезы убитой души. Я был больным на всю голову, думая, что мне удастся погрузить клыки в ее беззащитное мягкое горло, сорвать предсмертный стон с этих вожделенных губ.
Я крался, теша себя иллюзиями, что вот-вот, вот именно сейчас, взовьюсь с земли, и кааак прыгну!!!
Я был молод и неопытен, и совсем не представлял себе, в какую пропасть суюсь!
Тогда мне казалось, что я победил.
Я настиг ее у реки. Я прыгнул, взвился в воздух послушным телом, и обрушился сверху на желанную добычу, рыча и оскалившись, и слюна капала с моих клыков, пятная ее льняной сарафан.
Она упала навзничь, не вскрикнув, и руки ее взметнулись вверх, пытаясь защитить горло.
А я потянулся шершавым носом туда, где сумасшедшим кузнечиком билась голубая жилка, и провел языком по тонкой белой коже, слизав с нее соль, и вот тогда у меня впервые закружилась голова от этого восхитительного запаха.Она что-то почувствовала, несомненно, потому что вдруг все переменилось, и она уверенно прижала к своей груди мою взлохмаченную голову и крепко обхватила меня руками.
И я потерялся в плену ее рук, а когда она обвязала свой поясок вокруг моей шеи и повела меня в деревню, я даже не подумал сопротивляться.
Я шел за ней на поводке, нетерпеливо подпрыгивая, как мелкая домашняя собачка, а она смеялась и шутливо трепала меня по голове. Встреченные люди торопливо отбегали в сторону, делая руками защитные жесты, призванные обезопасить их от онечистой силы, и шипели гадкие слова в ее сторону, но она привычно не обращала внимания, она глядела только на меня, и от этого я был горд неимоверно, и шел, как будто ступая не по глинистой деревенской тропинке, а по воздуху.
Когда она приковала меня на цепь, я все еще питал какие-то иллюзии относительно своего места в жизни, и эти иллюзии про прошествии некоторого времени все равно не рассеялись совсем, потому что я и сейчас, просидев в этой конуре все лето, все еще жду чего-то несбыточного.
Она приходит каждый вечер, и кладет прохладную руку на мою голову, и кормит меня с рук. И этого достаточно, чтобы смирить жажду убийства, терзающую меня весь день напролет, заставляющую грызть безнадежно крепкую цепь, пуская из пасти клочья пены и распугивая своим рычанием случайных прохожих.
Мне никогда не вырваться из этой конуры, не почувствовать пружинящую колкость хвои под подушечками горящих от усталости лап, не лакать ледяную воду из ручья, распугивая маленьких рыбок, не кататься мохнатым шариком по первому снегу, восторженно повизгивая от ощущения талой воды на коже.
Так было до этой ночи, но сегодня все изменится, потому что цепь не выдержала моих ежедневных уговоров, и одно из ее колец дало-таки трещину.
Шорох легких, почти не приминающих траву, ног заставляет меня замереть. Я дрожу, предвкушая скупую ласку, вибрирую от кончика носа до кончика хвоста. Выползаю наружу, бороться с желанием прикоснуться к ее коже нет сил. Она садится рядом на корточки, и я, шумно вздыхая, кладу голову ей на колени и удостаиваюсь легкого поощрительного поглаживания.
Душа трепещет и растворяется в потоках наслаждения, сердце готово выскочить из груди и застыть на земле безжизненным комочком, и мне нужно все мое самообладание, чтобы бороться с этой вселенской нежностью, грозящей затопить все мое существо.
Дергаю головой, и цепь разлетается на куски.
В ее глазах мелькает страх, только мелькает, касается краем крыла ее сердца, и немедленно отступает прочь, обжегшись об этот взгляд лесной колдуньи.
Победно рычу и кидаюсь вперед, нацеливаясь на белеющее в темноте горло.
Смыкаю челюсти на тонкой шее, чуть сжимаю, и крышу сносит от привкуса соленой влаги, попадающей мне на язык.
И тут ее руки, ласкающие, дающие корм, натягивающие поводок руки крепко обхватывают меня поперек туловища, смыкаясь на спине, и я слышу, как она говорит:
- Куда это ты собрался? Я тебя не отпускала!
И голос ее чуть подрагивает, когда она зарывается лицом в мой вздыбленный загривок.
Я разжимаю челюсти и слизываю капельки крови, выступившие на пораненной коже. Кровь сладкая, как материнское молоко, и соленая, как слезы убитой души, и мне тоже и сладко и горько одновременно, и эта тоска выворачивает душу.
Я падаю наземь, катаюсь по траве, беззвучно воя, мое тело скручивает боль, невыносимая, лишающая слуха и зрения, но когда она внезапно отпускает меня, мне сразу становится пусто.
Я лежу на траве, и луна освещает мое тело, ставшее вдруг человеческим. Я вижу свои ноги, и подношу к глазам то, что было только что передними лапами.
У меня сильные руки и бледная кожа, длинные ноги и поджарый живот. Я молод и силен, и еще... и еще я ей нравлюсь, определенно нравлюсь, потому что она опускается на траву рядом со мной и касается моей щеки, и это недопоглаживание прошивает меня стальной иглой.
Ее смех заставляет мурашки бежать по спине вдоль позвоночника, и я завилял бы хвостом, если бы у меня был сейчас хвост. Ее улыбка вызывает ощущение счастья, но мне уже мало этого, и когда она поднимается на ноги и тянет меня за руку, приглашая в дом, я иду следом на двух ногах, еще плохо держа равновесие, пошатываясь, и впервые неуверенная улыбка раздвигает мои губы.
Я тебя росой умою,
Разбудивши спозоранку
Я тебе на стол накрою
Мёда, молока с буханкой
Чтобы цепи не гремели
И не звали на свободу
Нашепчу я наговоры,
Бросив писанное в воду...
Чтобы ночь скорей забылась
Я придумаю занятья -
Солнышком трава согрелась...
Поспеши в мои объятья.
Поспеши в мои объятья, -
Поделюсь с тобою силой
Видишь, воля не напрасно
Обещает стать могилой...
Чтоб из дома, на свободу
В лес, к костру, а после к морю...
Чтоб не хоженой тропою
Обрести покой и волю...
Обниму тебя покрепче!
В горле ком,... сглотну украдкой...
Новый наговор придумав
Ночью... над своей тетрадкой...
...
@настроение: Аууууу!!!