Нет предела совершенству!
А это писала в поезде, когда сутки ехала из Крыма в Москву.
читать дальше
Раз, два, три, четыре, пять -
Залезаю под кровать,
И под числа шесть и семь
Не видать меня совсем!
Восемь, девять, десять -
Бойся ножки свесить!
читать дальше
Раз, два, три, четыре, пять -
Залезаю под кровать,
И под числа шесть и семь
Не видать меня совсем!
Восемь, девять, десять -
Бойся ножки свесить!
Тепло, уютно. Пушисто и мохнато. Время течет мимо, не задевая, обволакивая вязким потоком, стекая каплями сгущеного молока.
М-м-м-м!!! Вкусссно!
Еще немного дремоты; в этом темном уютном мирке, который и есть мое логово, нет ничего, совсем. Ничто не раздражает, не напоминает о существовании чего-то еще, кроме... Вовне...
Здесь можно просто свернуться в плотный комочек, скорее даже "частицу", закапсулироваться и блаженствовать, пропуская через себя вкусные силовые потоки, которыми пронизано все Мироздание.
Здесь нет ничего, кроме абсолютной пустоты, и даже "я" не существую, потому что не мыслю! Ха-ха.
Блаженством и неведением пропитано все, и мое "я" плавает в этой субстанции как малек в икринке.
"Малек" и "икринка" - понятия, недоступные мне только что, внезапно всплывают в моем сознании.
Я не знаю, что это такое, я усвоил их у моей предыдущей жертвы вместе со всеми ее страхами и частичкой личности, совершенно также, как присваивал себе сотни таких же до того, и буду присваивать после.
Мое сознание просыпается, вспоминая и пробуя на вкус усвоенные ранее понятия, а это значит, что скоро я почувствую голод и выйду на охоту.
Это значит, что в моих охотничьих угодьях уже наступил вечер, и часовая стрелка на белом эмалевом циферблате приближается к цифре "девять"
Я проснулся полностью, я даже вижу мысленным взором эту картину, приводящую в ужас маленькое теплое существо, служащее мне пищей в последнее время - белый блестящий круг и черные штрихи стрелок на нем.
М-м-м-м!!! Вкусссно!
Еще немного дремоты; в этом темном уютном мирке, который и есть мое логово, нет ничего, совсем. Ничто не раздражает, не напоминает о существовании чего-то еще, кроме... Вовне...
Здесь можно просто свернуться в плотный комочек, скорее даже "частицу", закапсулироваться и блаженствовать, пропуская через себя вкусные силовые потоки, которыми пронизано все Мироздание.
Здесь нет ничего, кроме абсолютной пустоты, и даже "я" не существую, потому что не мыслю! Ха-ха.
Блаженством и неведением пропитано все, и мое "я" плавает в этой субстанции как малек в икринке.
"Малек" и "икринка" - понятия, недоступные мне только что, внезапно всплывают в моем сознании.
Я не знаю, что это такое, я усвоил их у моей предыдущей жертвы вместе со всеми ее страхами и частичкой личности, совершенно также, как присваивал себе сотни таких же до того, и буду присваивать после.
Мое сознание просыпается, вспоминая и пробуя на вкус усвоенные ранее понятия, а это значит, что скоро я почувствую голод и выйду на охоту.
Это значит, что в моих охотничьих угодьях уже наступил вечер, и часовая стрелка на белом эмалевом циферблате приближается к цифре "девять"
Я проснулся полностью, я даже вижу мысленным взором эту картину, приводящую в ужас маленькое теплое существо, служащее мне пищей в последнее время - белый блестящий круг и черные штрихи стрелок на нем.
Кейти упиралась до последнего.
Она отчаянно старалась отсрочить тот момент, когда Бетси потащит ее в спальню. Она даже тщательнее обычного умылась, позволив няньке долго расчесывать свои волосы.
Кейти и не подумала протестовать, когда противная Бетси дергала ее щеткой за мелкие кудряшки, сосредоточенно нахмурившись и закусив нижнюю губу.
- Вот несчастье мое! - сердито приговаривала нянька, орудуя щеткой так, что у бедной девочки немедленно вставали дыбом ее золотистые кудряшки. - И в кого вы только такая уродились, мисси! Ну чисто овца!-
Кейти было обидно, ведь на людях Бетси всегда называла ее "ангелочком", но вечером она была готова вытерпеть даже такое обхождение, лишь бы не оставаться одной в тот страшный миг, когда часовая стрелка замрет на цифре "девять", а минутная - на двенадцати.
Кейти не может оторвать взгляда от циферблата, выделяющегося в темноте неясным светлым пятном, похожим на уродливое лицо.
В сумерках все предметы кажутся не такими, какие они днем.
Днем они все притворяются мирными и безобидными вещами, но только ночь обнажает их истинную сущность и срывает притворные маски.
Салфетка на комоде в своих складках прячет чье-то страшное лицо, все в рубцах и шрамах.
В вазе с цветами поселился кто-то, крайне неприятный; даже сейчас, сквозь учащенное биение собственного сердца, девочка слышит его мерзкое хихиканье, предвещающее что-то ужасное.
А на кукол лучше вообще не смотреть, иначе недолго сойти с ума, если вдруг доведется разглядеть, как их мертвые глаза начинают моргать, а нарисованные губы раздвигаются в зловещей ухмылке.
Но все это цветочки по сравнению с Тем, Кто Живет Под Кроватью! Вот уж где ужас!
Кейти откуда-то знает, что это существо всегда жило там, и всегда будет жить. Оно появляется, когда Кейти блуждает на грани между явью и сном, и поэтому девочка долго и безуспешно таращит глаза в темноту, стараясь не уснуть. Когда же это не удается, Тот Кто Живет Под Кроватью принимает какой-нибудь мерзкий образ, всякий раз новый, и прыгает на кровать.
И Кейти от страха превращается в статую и не может ни проснуться, ни убежать, ни уснуть так крепко, чтобы уже ничего не видеть и не чувствовать.
Оно касается ее лица холодной скользкой конечностью (если у него есть конечности) или щупальцем и высасывает из маленького сердечка радость и тепло.
И это неотвратимо также, как неотвратимо часовая стрелка приближается к проклятой цифре.
Однажды Кейти попыталась рассказать матери о своих страхах и попросить, чтобы она посидела возле ее кровати, пока она не заснет.
Кейти никогда не забудет, какое суровое сделалось лицо у леди Эллен.
- Кейтлин, дорогая, истинную леди невозможно напугать! - сказала леди Эллен и чмокнула дочку в наморщенный лобик. - Ты должна быть достойной своих предков, мисс Грант!
Конечно, маленькая Кейти страстно желала, чтобы мама гордилась ею; больше она не заикалась о своем страхе.
Стоя в ночной сорочке с розовыми бантиками, Кейти стоически терпела ритуал приготовления ко сну, молясь про себя Боженьке, чтобы он не кончался.
Но вот девочка, при всем желании, не смогла найти достойного предлога, чтобы остаться в числе бодрствующих, и как осужденная на казнь, отправилась спать.
Сумеречный закатный отсвет чуть тронул комод, стоящий возле окна. Вглубь комнаты, где на кровати под ситцевым пологом лежала Кейти, он не попадал - он был маленьким и слабым, прощальным солнечным лучиком, и готов был вот-вот погаснуть совсем.
Отчаянная мысль о том, что она может больше не увидеть солнца, подбросила Кейти на кровати. Быстро семеня босыми ножками, она пересекла комнату и в тот момент, когда солнечный лучик собирался мирно раствориться в подступающей ночи, накрыла его ладошкой.
Ей вдруг стало тепло и щекотно, так, что она заулыбалась и перевернула сложенную лодочкой кисть.
К ее ладошке прилип солнечный зайчик. Он был совсем маленький и неяркий, но зато красивого розового цвета и очень теплый. Кейти показалось, что он согрел ее изнутри, приник в кровь через кожу и теперь по ее венам течет частичка солнечного света.
"Пинки" - шепнула она своему новому другу, уютно свернувшемуся на ее ладони. "Я буду звать тебя Пинки!"
Когда она заснула, подложив ладошку под голову, под ее щекой неярко тлел теплый огонек, согревающий сердце.
Голод. Грызет. Скребет, мучает. Мешает "не быть". Из-за голода начинаю осознавать себя кем-то. Или никем? Неважно.
Больно. Холодно. Я иду на охоту. Вытягиваюсь из темной бесконечно маленькой точки небытия в длинную стрелу и пронзаю то, что жертвы называют "пространство", достигая мира вовне.
Я здесь. Я пришел. Встречайте!
Я - бесформенное, сосущее жизненную силу ничто.
Колеблюсь, не могу выбрать, какую форму мне предпочтительнее принять для нападения.
Жертва не торопится как то оформить свой страх, чтобы я сумел прочитать зрительный образ. Она спит, мирно спит, и ей хорошо и уютно, почти как мне в моем логове.
Подкрадываюсь ближе и вытягиваю одно щупальце. Касаюсь босой пятки, так неразумно выпростанной из-под одеяла. Вкусссно! Сладкооо! Еще хочу, дай!
Она проснулась, в ее маленьком умишке нет места мыслям, только ужас, безоглядный, черный ужас, превращающий кровь в лед.
Я ловлю образ большой черной собаки с высунутым языком и пеной, хлопьями падающей из пасти, и повторяю своими очертаниями этот кошмар.
Жертва привстает, не отрывая от меня взгляда; рот приоткрыт в безмолвном крике. Ее страх можно, кажется, резать ножом на ломти, он заполнил собой всю комнату.
Хочу еще, голод грызет и поглощает меня полностью!
Прыгаю на кровать и тянусь языком к пухлой щеке. Ну же! Иди сюда, моя сладость!
Кейти пискнула что-то, тихо-тихо, ведь истинную леди невозможно напугать, и защитным движением подняла правую руку ладошкой вверх.
Маленький солнечный зайчик по имени Пинки сорвался с ее ладошки и заскакал к сгустку тьмы, принявшему вид бешеной собаки, издохшей третьего дня на заднем дворе.
Порождение тьмы сжалось в крохотный грязно-серый комочек и тоненько заверещало, оно все уменьшалось и уменьшалось, пока от него не осталось и следа.
Тогда Пинки перепрыгнул Кейти на нос и будто поцеловал ее, прежде чем исчезнуть.
Наутро Бетси, пришедшая будить девочку, всплеснула руками - на носу у Кейти высыпала целая стайка премилых веснушек.
Но даже войдя в возраст невесты, мисс Кейтлин Грант НИКОГДА не делала ни малейших попыток свести их со своей молочно-белой кожи.