[Рыжая Стервь]

Размолвка

Автор: Рыжая Стервь , алиса777
Фэндом: Ориджиналы
Персонажи: Чарльз и Роберт Лонгберри
Рейтинг: PG-13
Жанры: Слэш (яой), Повседневность, Омегаверс
Предупреждения: Кинк
Размер: Мини, 5 страниц
Кол-во частей: 1
Статус: закончен

Описание:
Роберт Лонгберри был воспитан послушным омегой, рождённым для того, чтобы составить счастье своего мужа. Маленький кусочек повседневной жизни, как она есть.

Примечания автора:
Авторы далеки от того, чтобы пропагандировать смирение, невинность и послушание. Это просто маленькая "викторианская" зарисовка, не более.

[/Чарльз и Роберт Лонгберри поженились три года назад, сразу после того, как Робби вернулся в родной дом из пансиона. С того момента, как новобрачные обменялись кольцами, их домашний очаг уже несколько поостыл и пылкость первой влюблённости сменилась ровным теплом супружеской привязанности. Этому способствовала и солидная разница в возрасте – почтенный Чарльз был на семнадцать лет старше своей второй половины.
Сэр Чарльз Лонгберри был истинным джентльменом. Его сюртук всегда был застёгнут на все пуговицы, его шейные платки сияли белизной, а цилиндр – безукоризненной чистотой. Домовая пыль словно бы старалась облететь этого человека как можно дальше, чтобы ни дай господь не замарать его идеально отглаженных одежд. Почтенный джентльмен даже ни разу в жизни не вспотел, считая это, как видно, верхом неприличия.
Его юный супруг походил на неуклюжего щенка, недавно научившегося ходить. Светлые пушистые волосы омеги то и дело выбивались из-под сдерживающих их заколок и лезли в глаза и в рот, заставляя молодого человека смущаться и поправлять причёску. Робби, как и все счастливые обладатели белоснежной тонкой кожи, вообще часто краснел в минуты душевного смятения. Счастье или горе в равной степени вгоняли его в краску, и только леденящий взгляд сурового супруга заставлял омегу послушно потупить взор, скрывая все внешние следы детского оживления, так характерные для его возраста и солнечного нрава.
Лонгберри жили в пяти милях от Лондона, в уютном доме с мансардой и крошечным садиком. Перед крыльцом молодожёны в день помолвки высадили два куста белых роз, и Робби самоотверженно за ними ухаживал, несмотря на то, что результат труда его рук оставлял желать лучшего: розы то заливало весенними дождями, то высушивало летним солнцем, а когда нежные побеги всё-таки начинали отрастать наперекор судьбе, на них непременно нападала либо тля, либо маленькие зелёные гусеницы, не оставлявшие злополучным растениям ни единого шанса.
По утрам Робби сам ухаживал за мужем, подавая ему кофе и трубку в то время как Чарльз изучал утреннюю корреспонденцию. За чтением, время от времени, альфа бросал вслух резкие замечания по поводу того или иного события, освещённого в прессе. Тогда Робби усиленно делал сосредоточенное лицо и энергично кивал, всецело поддерживая супруга. Правда, сам джентльмен ничем не показывал, приятна ли ему подобная солидарность и нужна ли она.
В это утро Чарльз быстро просмотрел письма и отложил их в сторону. Одно из писем заинтересовало Робби тем, что оно пришло не почтой. Маленький листок бумаги, вложенный в конверт без марки, принёс мальчишка, служащий у Невиллов, семьи, живущей неподалёку. Робби хорошо знал младшего Невилла – Поля. Этот молодой омега, недавно приехавший к родителям из Лондона, сразу постарался свести знакомство со всеми соседями. Робби с открытым ртом слушал его рассказы о царящих в высшем лондонском свете нравах. Письмо наверняка было от Невиллов. Робби терялся в догадках о его содержании, но спрашивать у мужа напрямую не осмеливался.
Однако после того, как Чарльз покинул, наконец, своё кресло и вышел из гостиной, омега не утерпел и схватил письмо. В нём было приглашение посетить Невиллов вечером пятницы, составить партию в вист. Робби недоумевал. Он не понимал, почему муж не только ничего ему не сказал, но даже попытался скрыть от него сам факт получения письма. Как обычно, от волнения омега покраснел и часто задышал, словно перед тем, как заплакать.
Робби положил письмо на место. Перед ним стояла дилемма – сделать вид, что он ничего не знает, и до конца жизни теряться в догадках, или набраться мужества и спросить. И то, и другое ему не подходило. Он страдал и боялся, но как быть в этом случае, решить не мог.
Робби думал о письме целый день. У него и так было немного развлечений – разве что воскресная служба да визиты соседей. Финансовое положение Чарльза было стабильно, хотя к богачам отнести его было нельзя. Впрочем, будучи рациональным и бережливым хозяином, он сумел наладить быт так, чтобы ни в чём не нуждаться. Лонгберри были потомками одного весьма знатного рода, обедневшего и потерявшего былое величие ещё лет четыреста назад, и Чарльз в глубине души весьма гордился подобным родством. Показывая висевшие на стенах картины с изображёнными на них дамами с выбритыми лбами, омег в кружевных воротниках, альф и бет в шляпах и трико, он имел вид довольного жизнью человека. Щёки его румянились, движения утрачивали всегдашнюю сдержанность, когда он рассказывал о подвигах своего далёкого предка, рубившего сарацинов в Святой Земле. Картины в основном были написаны модными двадцать лет назад художниками и искусственно состарены, но это ничуть не беспокоило джентльмена, считавшего, что описания из семейной хроники и старинных преданий достаточно для написания достоверного портрета. Тем более что охотников оспорить сам факт безгрешной жизни этих героев в окружении Лонгберри как-то не находилось.
После ужина Робби решился.
- Я хотел спросить, - начал он робко, - можно?
Чарльз величественно кивнул головой. Этот джентльмен вообще напоминал статую – так мало ненужных жестов он себе позволял. Он весь был воплощённое приличие и хороший тон. Никто никогда не слышал от него бессвязных восклицаний, свидетельствующих о скудости ума и образования. Его речи были кратки и облечены в соответствующие его положению слова.
- Я хотел спросить о приглашении, - продолжал Робби, приободрившись. – Приглашении от Невиллов, на пятничный вист.
Брови Чарльза недовольно сдвинулись, образовав вертикальную складку. Омега попятился.
- Откуда вы знаете о приглашении, Роберт? Вы позволили себе читать мои письма?
Робби шмыгнул носом и залился краской.
- Вы снова покраснели. Словно не знаете, как меня раздражает эта ваша дурацкая привычка! Неприлично так краснеть, Роберт! Вы, как член моей семьи, просто обязаны научиться держать себя в руках!
- Да, сэр, я постараюсь, – пробормотал омега, уже проклиная себя за то, что ввязался в разговор.
Тем временем его муж вскочил на ноги.
- Мне не нравится то, что вы общаетесь с Полем Невиллом, - отчеканил он. – Я не желаю этого. Он испортит вас!
- Но почему? – осмелился возразить Робби. – Поль ведь очень хороший! С ним интересно! Он так много знает!
- Он слишком много знает, - отрезал Чарльз, - и я желаю сам контролировать источники ваших знаний, теперь и впредь!
- Но…
- Не смейте возражать! Я знаю, чем заканчиваются подобные знакомства! В конце концов, вы последуете его примеру - обрежете волосы, уйдёте из дома и поступите на работу в какую-нибудь контору. Или, не дай Господь, начнёте писать вздорные и непристойные стишки. Я запрещаю, вы слышите? Запрещаю вам даже видеть этого негодяя!
Робби прижал руки к сердцу, пытаясь унять нервную дрожь. Ему хотелось провалиться сквозь землю. Жёсткая складка сжатого рта альфы, привычная морщинка между бровями – внушали ему страх, граничащий с трепетом.
На самом деле, отношение Робби к Полю нельзя было назвать однозначным. Поль был старше на пять лет, жил один в большом городе, и обладал твёрдым умом и широкими взглядами. К провинциалам-родителям он привёз шик столичного лоска, проявлявшийся во всём – в независимых суждениях решительно по всем вопросам, в навязчивом аромате духов, от которых чихали кошки его папы, в одежде, умело подражающей костюмам альф. В довершение всего Поль постригся, и его смоляные кудри нахально топорщились надо лбом совершенно так же, как у альф его возраста.
Сходство Поля с альфами производило на Робби потрясающее впечатление – оно было странным, почти непристойным, если не сказать – кощунственным. Молодой человек отличался от альф только чистотой не знавшей бритвы кожи, да, если присмотреться, более хрупким сложением. Робби никогда не смог бы представить его беременным или покорно подставляющимся альфе. Восторг Робби начинал граничить с обожанием, и омега, хоть и понимал всю опасность этого, не мог отказаться от общества своего странного соседа.
В глубине души Робби чувствовал некую долю истины в словах Чарльза, но обида и крах безотчётных мечтаний мешали ему признать это.
- Вы несправедливы! – воскликнул он наконец.
Чарльз потемнел лицом.
- Вы продолжаете упорствовать в своём заблуждении, - с убийственной серьёзностью изрёк он, - тогда мне придётся наказать вас.
- Что? – растерялся омега.
- Раз ваш отец не сумел воспитать вас послушным мужем, придётся мне взять на себя труд исправлять его ошибки, - процедил сквозь зубы альфа и увлёк вконец упавшего духом Робби в спальню.
- Извольте спустить брюки! – приказал он.
Пока омега дрожащими пальцами расстёгивал пуговицы и стягивал штаны, Чарльз поискал глазами то, что можно было бы использовать для наказания. Найдя головную щётку, он одобрительно кивнул и взял её в руки.
Щетка, до того старинная, что служила предметом гордости Лонгберри, была вырезана из куска ценного дерева, отполированного руками нескольких поколений омег, расчёсывавших ею свои волосы. На тыльной стороне красовалась монограмма, инкрустированная перламутром. Щётка увесисто легла Чарльзу в ладонь, словно приглашая применить её так необычно, что у почтенного джентльмена поневоле загорелись щёки.
Между тем Робби уже давно спустил брюки и мялся возле кровати. От волнения он растерял половину заколок, и его волосы неровными прядями облепили разом взмокший затылок и шею.

- Спиной ко мне, обопрись руками на кровать, - велел ему альфа.
Робби сглотнул и послушно повернулся. От страха у него сильно кружилась голова и перед глазами мельтешили тошнотворные серо-зелёные букашки. Он упёрся коленками в пышный матрац и, зажмурившись, опустился щекой на покрывало.
Чарльз посмотрел на выпяченную попку, зажмурился и потряс головой. Его вдруг атаковали греховные мысли – уж больно аппетитно выглядели белые полушария, выглядывающие из-под задранной на спину батистовой рубашки, словно две жемчужины, обрамлённые морской пеной. Их белизна и нежность эффектно оттенялись тёмным сукном брюк и жилета.
Бедный джентльмен попытался отогнать неуместное сравнение, но руки сами потянулись потрогать и приласкать. Чарльз даже задумался, а не отшлёпать ли омегу ладонью, но, поскольку это действие было бы слишком желанно ему самому, а значит, греховно, решительно отмёл такую прельстительную возможность. (Как настоящий джентльмен и просто богобоязненный человек, Чарльз был требователен прежде всего к себе самому).
Между тем Робби вне себя от ужаса крепко зажмурился и приготовился к наказанию. Он был убеждён в том, что сегодняшней неприятностью дело не ограничится, и оно конечно же, неминуемо разобьёт его уютное домашнее счастье.
Альфа примерился и опустил щётку тыльной стороной на ягодицы Робби. Послышался звонкий шлепок. Омега едва не подскочил от резкой боли. На белой коже остался отпечаток монограммы.
- Считайте вслух, - приказал Чарльз, и Робби начал считать удары, стараясь не сбиться. Он боялся вызвать на свою голову ещё больший гнев, в то время как его альфа уже ничего не замечал – всё его внимание уходило на то, чтобы продлить наказание, не позволив себе проявлений посторонних эмоций.
Когда Робби досчитал до десяти, Чарльз остановился и с облегчением опустил руку. Щётка казалась ему тяжёлой, словно она была сделана из камня. Робби завозился, поднимаясь и натягивая штаны, и Чарльз еле удержался, чтобы не помочь ему, но посчитал, что это будет неправильным.

Смыв со щёк следы слёз, Робби приготовился ко сну. Он натянул байковую ночную рубашку с длинными рукавами, отделанную по вороту узким кружевом, и забрался под одеяло. Как положено благовоспитанному омеге он лёг на спину, выпростал руки поверх одеяла, крепко зажмурил веки и честно попытался заснуть. Его альфа после наказания не сказал ему ни слова, и Робби думал, что теперь, наверно, он навсегда отвернётся от него. Ещё он думал, что не привык и не хочет быть один, как Поль Невилл, и что ему нравится, когда Чарльз обнимает его, но теперь этому не бывать.
Чарльз лежал рядом и мучился, сам не зная, отчего. Он всё сделал правильно – он заботился о своём омеге и наказывал его, как положено старшему. Но отчего-то его сердце сжималось всякий раз, как он думал о Робби, о мокрых прядках волос, липнувших к шее, и о ярко-розовой коже на его попке.
«Ничего страшного не случилось, - убеждал он себя, - меня наказывал отец, и это не помешало мне вырасти почтительным сыном».
Он вспомнил, как отец порол его розгой за какой-то проступок, и конец дня маленький Чарли простоял в углу, лишённый обеда и ужина. И папа-омега принёс и украдкой сунул ему булочку с кремом. Чарльз вспомнил, как давился этой булочкой, глотая тесто пополам со слезами, и давал себе слово никогда не наказывать своих детей.
Альфа сел в кровати и зажёг свечу. Робби не спал. Он нервно дёрнулся, не открывая глаз, и Чарльз, при виде его мокрых щёк, почувствовал, что у него вот-вот разорвётся сердце. Он слез с кровати, и, стараясь не кряхтеть, опустился на колени подле омеги.
- Робби, - позвал он, - открой глаза. Я же вижу, что ты не спишь.
Омега посмотрел на него.
- Я хочу, чтобы ты встал и взял щётку.
Робби послушно повиновался. Он ничего не понимал, и даже представить себе не мог, что задумал его муж. Ему заранее было страшно, но он прикусил губу и зажал эту проклятущую щётку в кулаке.
Чарльз одобрительно кивнул и опустился на четвереньки.
- Бей! – велел он.
Робби издал невнятный возглас.
- Задери на мне рубашку и бей, - повторил Чарльз, - я тебе приказываю.
Омега трясущимися руками оголил поджарый зад альфы.
- Ну же! – поторопил он, - не бойся!
- Ааааа! – заскулил омега и неуверенно шлёпнул щёткой Чарльза по заднице.
- Сильнее, - потребовал альфа, - делай это добросовестно!
Видя, что ничего страшного не происходит, Робби приободрился и начал прикладывать силу. Ягодицы мужа стали наливаться жизнерадостным румянцем. Омега вошёл в раж, и Чарльз едва сумел его остановить, как только счёл свою вину исчерпанной.
- Ну вот, - сказал он, забираясь в кровать, - теперь мы оба пороты. Давайте лучше спать!
Омега несмело улыбнулся и залез под одеяло. Руки альфы обняли его и прижали к себе, и всё ещё горящая на ягодицах кожа не помешала ему почувствовать себя счастливым перед тем, как его сморил сон.

Наутро ничто не напоминало о размолвке.
Часы на камине всё также чинно отстукивали минуты и секунды, за пурпурными шторами всё также дремотно гудели мухи. Робби поставил на поднос чашечку кофе, кофейник и сливочницу, и понёс в гостиную. Поставил на стол перед альфой.
Чарльз, листавший газету, не глядя взял с блюдечка чашку и пригубил, кинул на омегу задумчивый взгляд и неожиданно озорно подмигнул ему.
Робби беспомощно моргнул и вдруг хихикнул, прикрыв ладонью рот. Чарльз отложил газету и, наклонившись, нежно погладил его по голове.

MORE]

@темы: Слеш, Оридж

Comments

[Estreya]

Это очень интересно. Такой странный диссонанс... Омегаверс и викторианская эпоха... Как стая попугаев на фоне готического собора (с, Агата Кристи).

[алиса777]

Estreya,

Омегаверс и викторианская эпоха... Как стая попугаев на фоне готического собора

Этим-то и интересно - контролем за такими сильными, животными страстями. Общество развивается, эпоха сменяет эпоху, а влечение альфы к омеге и омеге к альфе сохраняется и не слабеет. Но общественная мораль не может оставаться в стороне, ей надо как-то взять под контроль эти страсти. Поэтому очень интересно посмотреть, как альфа и омега будут взаимодействовать в разные исторические периоды.
Альфа должен любить омегу, а омегу альфу при любом строе))

[Estreya]

алиса777, я же и говорю, что очень интересно!!!
Как они там вообще, в викторианскую эпоху, сексом умудрялись заниматься, я слабо себе представляю ))

[алиса777]

Estreya,
в темноте и под одеялом!
Но вот, чтобы "скрыть" факт того, что у омег бывают течки, полагаю омег воспитывали строго. Но это, конечно, очень ограничивало их жизнь. Полагаю, что Поль всё-таки подвергался домогательствам, да и платили ему мало - ему ведь приходилось регулярно не работать, чтобы пересидеть течку.

[Рыжая Стервь]

В ночной рубашке, застегнутой под подбородком, и в одной-единственной позиции))

[алиса777]

Рыжая Стервь,

и в одной-единственной позиции))

Носом в подушку и попой кверху?

[Рыжая Стервь]

или наоборот? хотя для омегаверса - именно попой кверху.

[алиса777]

Рыжая Стервь,

хотя для омегаверса - именно попой кверху.

Именно эта поза ведь называется гейской миссионерской?)