читать дальше
«Чтоб ты сдох, Нил Форман! Чтоб ты, мать твою, сдох!» - вот все, что я мог прохрипеть, провожая взглядом далекий силуэт «Фламандской Кружевницы», бессильно ругаясь и скребя пальцами по прибрежной гальке. Сил на то, чтобы прокричать это во весь голос и тем самым облегчить душу, уже не оставалось. Я подумал, что их было ровно столько, чтобы помолиться перед смертью и примириться со своей участью.
Я прочитал «Отче наш» и затих, вперив взгляд в начинающее темнеть южное небо.
Раненый бок ломило болью, и голова горела - кажется, начиналось воспаление. Я не питал иллюзий относительно собственной участи и был готов умереть, как и остальные мои товарищи, чьи бездыханные тела окружали меня сейчас. Лишь простая случайность спасла меня в тот момент, когда проклятый Форман сумел натравить на нас половину команды.
Одетая в крепкий кожаный переплет книга по медицине, которую я любовно носил во внутреннем кармане камзола и в редкие минуты досуга с упоением изучал, сыграла свою роль, отклонив смертельный удар матросского топорика. Несмотря на этот счастливый случай, лезвие все же вошло мне в бок, а отсутствие ухода и начавшаяся лихорадка грозили свести меня в могилу также верно, как достигший цели удар.
Ночь принесла долгожданную прохладу. Выныривая из забытья, периодически накрывавшего меня и жалостливо дававшего отдохнуть, я слышал пение тропических птиц, и шуршание волны о берег. Тело охватил болезненный жар, и жажда мучила меня. Я знал, что скоро умру, весь вопрос был - когда именно, и сколько перед этим мне предстоит страдать.
Страдать совершенно не хотелось, хотелось пить и забыться, или умереть уже. Последнее, по крайней мере, более доступно, - решил я, и пополз в сторону воды, останавливаясь, когда боль становилась совсем уж нестерпимой. Я насчитал уже пять таких остановок, а кромка океана была все также далека. Следующий рывок не состоялся, потому что силы оставили меня окончательно. И я заплакал, уронив голову на землю.
Рассвет брызнул мне в глаза россыпью солнечных зайчиков, отраженных от поверхности воды. Я со стоном приподнял голову и огляделся. Тела моих друзей - матросов, капитана, первого помощника, и моего наставника - доктора Хамфри Фелпса, так и лежали вокруг, никем не потревоженные. Казалось странным, что за ночь они не привлекли к себе падальщиков. Возможно, мне в очередной раз повезло, и на этом Богом забытом острове просто нет хищников?
Прошедшая ночь немного укрепила меня. По крайней мере, в одном я утвердился прочно - в необходимости, прежде чем сам отдам концы, как-то похоронить тела моих друзей. Неправильно было бы оставлять их гнить под палящими лучами солнца.
Так что я стиснул зубы и двинулся обратно к месту убийства. Сухой просоленный сук, обглоданный ветрами и волнами, служил мне посохом.
Фелпс лежал навзничь, вскинув правую руку вверх, в последнем защитном жесте. Я перевернул его на спину. Пуля, размозжившая старику голову, лишила меня возможности последний раз взглянуть в лицо человеку, заменившему мне отца. Одно утешение, что его смерть была мгновенной, и он не успел даже испугаться.
Тут некий предмет, наполовину утопленный в песке, привлек мое внимание. Я стер набежавшие слезы и судорожно вздохнул - это была лекарская сумка, которую Фелпс всегда носил с собой, и захватил и в эту поездку.
Я почувствовал, как слабый лучик надежды забрезжил на небосклоне моей смертной тоски. В сумке я нашел необходимые мне лекарства. Было просто чудом, что новоявленные пираты не стали дотошно обыскивать свои жертвы и оставили драгоценную сумку валяться на берегу. Впрочем, никто из них не обладал достаточными познаниями, чтобы правильно употребить найденные лекарства.
Отвар из коры хинного дерева обжигал рот целебной горечью. Еще я капнул на язык настойку опия, и стал ждать, когда она подействует. Когда боль неохотно отпустила, я принялся за работу.
Я стаскивал тела убитых в океан, за кромку прибоя, рассудив, что люди, связавшие свою жизнь с морем, готовы к тому, чтобы быть похороненными в морской пучине. Я и сам был к этому готов.
Управившись с этой скорбной работой, я упал на колени и прочитал «Отче наш», и еще пару псалмов - все, что помнил наизусть. Впрочем, я был уверен, что эти души и так достаточно чисты, чтобы отправиться прямым курсом на небо.
Я поковылял в тень, в какие-то заросли неизвестного мне кустарника, где и залег с болезненной гримасой на лице, зажимая начавший кровить левый бок.
Покопавшись в волшебной сумке, я вытащил оттуда кетгут, хирургическую иглу и склянку с настойкой календулы. Лекарство было сделано на перегнанном спирту и прекрасно подходило для обеззараживания раны. Чем я и воспользовался, щедро плеснув из склянки на разошедшуюся плоть и заорав от обжегшей меня боли. Потом трясущимися пальцами зашил рану, вполголоса матерясь, и откинулся на землю, почти провалившись в беспамятство. Так я пролежал несколько дней - я не считал, сколько именно, просыпаясь лишь для того, чтобы пожевать кору хинного дерева и принять опий. По счастью, на листьях кустов, под которыми я имел счастье свалиться, по утрам образовывалась роса, которую я жадно слизывал. Конечно, ее было недостаточно, но в моем положении и это было чудом.
Через несколько дней такого безделья я увидел, что рубец начинает затягиваться розовой, тоненькой еще кожицей. Жар больше меня не мучил, лихорадка отступила. Пошатываясь от слабости, я встал и пошел на берег - мне необходимо было подкрепить свои силы.
Очень медленно и осторожно я забрался в воду. Там на валунах жили целые колонии мидий, впрочем, я и рассчитывал найти их в этом месте. Я наколупал целую охапку, складывая все это добро в предварительно снятую рубаху.
У меня имелось огниво, но я еще был слишком слаб, и не мог натаскать хворост и разжечь костер, чтобы приготовить еду. Поэтому я устроился поудобней в тени и съел моллюсков сырыми, тщательно разжевывая и почти не ощущая вкуса. Проглотив последний кусочек, я снова уснул, а проснувшись, почувствовал, что твердо встал на путь выздоровления.
Первое, что я сделал, когда смог держаться на ногах, не прибегая к помощи костыля, - обыскал ближайшие окрестности в поисках доступной мне древесины. Натащив достаточное количество валежника и сухостоя, я выбрал более-менее толстые и прямые стволы.
Связав их лианами, я соорудил большой крест, на укрепление которого в каменистом берегу потратил три дня, и тщательно вырезал на нем имена погибших. Немного поколебался, и добавил в конце свое имя, присовокупив пометку - «ныне живой». В конце концов, это был только вопрос времени, и я не сомневался, что и мне суждено упокоиться рядом с этим самым крестом, да только не будет такого человека, который предаст волнам мой труп и прочитает над ним молитву.
Отдав последний долг покойникам, я направил свою деятельность на изучение места, где, возможно, мне придется провести остаток своих дней.
Прежде всего, я проверил свое снаряжение. На текущий момент, кроме моей книги по медицине и лекарской сумки, я был обладателем пяти ножей, восьми комплектов гардероба разной степени изношенности, компаса, мотка прочной бечевки, хронометра и полупустой тетрадки.
Увязав свое бесценное имущество в узел, я пристроил его себе на плечи и решительно двинулся в лес.
Островок мой был, прямо скажем, невелик. Если бы я не был занят тем, чтобы тщательно зарисовывать свой путь в тетрадь, сверяясь с показаниями компаса, то его можно было бы пересечь за сутки. Но я старательно исследовал территорию вдоль и поперек. Конечно, меня гнал не столько исследовательский интерес, сколько обычный голод. Я искал источник пресной воды и что-нибудь, что можно было употребить в пищу без риска быть отравленным.
Лес был полон гомона, шорохов и странных звуков, но следов знакомых мне животных, которых можно бы было счесть дичью, я не обнаружил. Растения в большинстве своем также были мне неизвестны. Будучи помощником лекаря, я знал наизусть сотни растений, и вполне отдавал себе отчет, какие страшные яды могут скрываться в их листьях и плодах. Однако я был весьма обрадован, когда набрел на прекрасное хинное дерево, кора которого могла при случае спасти мне жизнь. Я, не откладывая, незамедлительно заготовил некоторое ее количество.
Также я нашел заросли шиповника, правда, сильно поклеванного местными птицами, и постарался запомнить его месторасположение.
Ночь я встретил в лесу, расположившись на гигантской секвойе и привязав себя к основанию крепкого сука. Предосторожность, предпринятая против хищников, оказалась излишней - за всю ночь никто не потревожил моего сна.
Проснувшись на рассвете, я подумал, что будет полезно взглянуть на мой остров с верхушки дерева, и немедленно приступил к осуществлению этого замысла.
Не могу передать, какой восторг я почувствовал, взирая на Божий мир с такой высоты!
Подо мной простиралась темно - зеленая океанская гладь, с вкраплениями ярко - синего и редкими блестками пены. Мой остров, по сравнению с этим водным полем, казался ничтожной песчинкой.
Но самое главное, к северо-востоку я увидел большой остров, находящийся в полумиле от меня, практически совсем рядом. Я подумал, что если добраться туда, то можно с большей вероятностью найти там пропитание, а возможно, и суметь достичь родных берегов, ведь если в эти воды и зайдет какой-нибудь корабль, то он с большей вероятностью причалит к большому острову, нежели к этой, покрытой лесом, скале.
Вдохновленный новой идеей, я в рекордные сроки слетел с секвойи. Однако все же я решил быть последовательным, и хотя мне хотелось поскорее выбраться с моей темницы, я поспешил прогнать прочь это мальчишеское нетерпение.
Итак, я составил подробный план своего острова, заготовил хину, нашел растущий топинамбур и выкопал его корни, которые вполне годились в пищу и при этом утоляли жажду. Теперь я мог приступить к осуществлению своего плана по переезду на соседний остров.
Я снова начал прочесывать лес, но уже в поисках крепкого сухостоя. Деревьев было много, но у меня, к сожалению, не было топорика, а перерубить ножом ствол толщиной с бедро взрослого человека не представлялось возможным для меня.
Моя коллекция сухой древесины неуклонно пополнялась. Через неделю на берегу выросла довольно приличная куча сухостоя, кривого и страшного на вид.
Я поплевал на ладони и принялся за дело. Я связывал эти стволы и ветки бечевкой, а когда она кончилась - лианами, так, чтобы получился плот, способный выдержать мой вес. К «корме» я приделал подобие руля, и выточил ножом нечто, напоминающее весла.
Также я логически вычислил, насколько мне позволяли знания, направление течений вокруг моего острова, и нашел точку на берегу, откуда следовало трогаться в путь. При правильно выбранном месте отправления, течение должно было подтащить меня наиболее близко к цели, и приливной волной выкинуть на берег.
Всю ночь перед отплытием я не мог заснуть - просто сидел на берегу и трясся от волнения. Я в красках представлял себе собственную гибель в том случае, если мой плот не достигнет берега и перевернется, и давал себе зарок - если Господь поможет мне выжить, я сделаю все, чтобы найти и покарать Формана.
Затерянный в океане.
Отлив начался еще затемно. С тихим шорохом море отступало, обнажая дно, маслянисто блестящее в предрассветных сумерках. Я спустил плот на воду и пошел за ним, вслед за уходящей водой.
Толкая вперед тот самый, неуклюжий с виду, ворох сучьев, которому я намеревался доверить свою жизнь, я не колебался ни секунды.
Я вскочил на плот. Шаткая конструкция угрожающе накренилась, но выдержала, слегка просев под моим, вполне незначительным, весом. Какой-то невыносимо длинный момент я балансировал на грани падения, но тут мое плавучее гнездо дрогнуло и поплыло. Я направлял его, отталкиваясь веслом от пока еще досягаемого дна.
С радостью я убедился, что мои расчеты оказались верными, и меня медленно тащит в сторону вожделенного острова.
Я удвоил усилия, как мог, загребая веслами. Время шло, мои руки покрылись кровавыми волдырями от беспрестанного трения о дерево импровизированных весел. Тем не менее, дело двигалось к концу.
Где-то в полукабельтове от берега плот закрутило на месте. Я похолодел, когда понял, что его тянет назад. Видимо здесь подводные течения образовывали водоворот. Я бешено заработал своими деревяшками. Берег рывками приближался ко мне. Наконец, спустя несколько томительных минут, за которые я, однако, успел сильно продвинуться вперед, бечевка ослабела, и плот начал рассыпаться. Я успел ухватить свою бесценную поклажу, и поплыл, молясь, чтобы мой путь не пересекся с каким-нибудь морским чудищем.
Мои молитвы были услышаны. Я благополучно достиг берега, и без сил рухнул на прибрежный песок.
Наступила ночь. Я спал в прибрежных кустах, ничего не опасаясь, совершенно так же, как делал это на своем острове. Сквозь сон мне послышался тихий звук. Это было низкое грозное рычание, не предвещавшее ничего хорошего безоружному человеку. Мысленно прокляв собственную беспечность, я затаил дыхание. Рычание стихло на некоторое время, и я осмелился чуть-чуть приоткрыть один глаз. В темноте ничего не было видно, но тьма передо мной была живой, она дышала и шевелилась, и в какой-то момент я явственно различил светящиеся точки звериных зрачков метрах в пяти от меня.
Я сдержал рвущийся крик и постарался замереть. Кажется, так прошла целая вечность, но в конце концов звери ушли.
Как только я почувствовал себя в относительной безопасности, как поспешил к своим вещам, вытащил из узла пару ножей подлиннее, и так и просидел до утра, напряженно вглядываясь в темноту.
Наутро я с содроганием убедился, что мои ночные гости подошли ко мне почти вплотную - песок вокруг моего ночлега был испещрен многочисленными следами, сильно напоминающими следы большой кошки. Я сделал вывод, что это могло быть семейство леопардов, и впоследствии имел возможность убедиться в его правильности.
Я понял, что мне придется быть более осторожным, чем я привык, и для начала найти себе убежище от хищников.
Исследуя остров, я наткнулся на каменистую гряду, пересекающую его с севера на запад по диагонали. С непривычки, да еще с таким скудным рационом, я преодолевал ее целую неделю. Но все же, добравшись до вершины, я решил, что в этом месте устрою себе лагерь. Я потратил на поиски подходящего места еще сутки. Мне нужно было, чтобы мое убежище было неприступным для гипотетических врагов, и в то же время из него в долину должен был вести легкий спуск.
Такую пещеру я вскоре нашел. Занавешенная зарослями плюща трещина была совсем незаметна на фоне скалы.
Я протиснулся внутрь. Первые несколько метров мне пришлось продираться сквозь узкое «горлышко», обдирая кожу о ребра скальной породы, но вскоре лаз расширился, дно пошло под уклон и я почти выкатился в какое-то просторное сухое помещение.
Сверху, из невидимых глазу щелей, лился дневной свет. Я огляделся. Пещера имела форму большого эллипса. В дальнем углу что-то темнело, какое-то непонятное сооружение. При ближайшем рассмотрении оказалось, что оно скрыто под тонким слоем земли, попавшей сюда в одну из промоин, располагавшихся вверху, на потолке. За долгие годы в земле проросли лианы, слабые и бледные от недостатка света. Движимый любопытством, я потянул за ломкий стебель, и корни вышли из земли, обрушив за собой сухой водопад перегноя.
В обнажившейся проплешине что-то блеснуло. Не веря своим глазам, я протянул руку и смахнул тонкий слой земли. Под ней обнаружилось что-то твердое и гладкое на ощупь. Я стал расчищать заинтересовавший меня предмет, и уже через несколько минут понял, что это такое - это был гроб, сделанный из чистого золота!
Когда я, наконец, закончил, золотой гроб предстал передо мной во всем своем великолепии.
Он блистал, на его крышке были вырезаны какие-то письмена и рисунки. Тончайший орнамент, покрывавший фриз, был залит цветной эмалью. Покрутившись вокруг, я нашел замочки, фиксирующие крышку, и открыл ее. В гробу лежал скелет, обряженный в золотые украшения. На его черепе плотно сидел эллипсовидный шлем с маленькими золотыми же крыльями по бокам, на шее сияло широкое ожерелье из золотых пластин с искусной гравировкой, запястья и лодыжки также были перехвачены массивными браслетами. Я закрыл крышку и пошел к выходу из пещеры. Пока я протискивался наружу, в голове моей не было ни одной связной мысли. В тот момент я, как никогда, был близок к помешательству.
Сколько времени я просидел у входа в пещеру, бездумно пялясь на джунгли внизу, я не знаю, но уже начало смеркаться, когда я решился встать и продолжить поиски. Я не мог даже вообразить себе, сколько стоит моя находка, но подозревал, что этим золотым покойником мои находки могут не ограничиться. Случайность? Возможно. Но я теперь был твердо уверен, что сам Господь поддерживает и направляет меня, ведь он сохранил мне жизнь, а теперь еще подарил неслыханное богатство.
И я поклялся, что все это не пропадет втуне. Этому небу я кричал, что не умру, не сойду с ума, что непременно выберусь отсюда и страшно отомщу за предательство! И эхо моего голоса долго отзывалось в вечерних сумерках.
Надежда.
Насвистывая веселый мотивчик, я привычно зашел в загончик с капибарами* и покормил поросят. Утро выдалось солнечное, что после сезона дождей было приятно вдвойне. Настроение было превосходное, и я как будто ждал чуда.
Позавтракав печеным топинамбуром и парой яиц, я собирался, как обычно, подежурить на скале.
И я почти уже забрался на вершину, где у меня всегда был припасен валежник для костра, как вдруг взгляд мой уперся в точку на горизонте. С ловкостью мартышки я вскарабкался на самый верх, и застыл, забыв даже, как молиться. Я увидел парус! Он приближался, и я очнулся и стал кричать, жестикулируя и подпрыгивая на месте, как умалишенный.
Я кинулся к своему сигнальному костру и поджег его. Пламя горело, дымило и чадило, и это внушало надежду, что меня все-таки увидят.
Прошло не менее часа страшных душевных мук, когда я не знал, заметили ли меня, пока твердый курс, взятый незнакомой шхуной, показал мне, что сигнал получен.
Я ждал их на берегу. Я не в силах был уйти с берега, все сидел, уставившись в ту заветную точку, где корабль властно утверждал свое существование. Это был не бред, не галлюцинация, и я наслаждался простым осознанием этого факта. Я смотрел на море, и тихо смеялся, уже заранее предвкушая момент, когда смогу взглянуть Форману в лицо. Мои щеки были мокры от слез, и я не мог сказать, из-за чего эти слезы - от сияния солнечных бликов на воде, или от счастья.
Так я сидел, пока не увидел, как спущенная на воду шлюпка отваливает от борта. Тогда я спохватился и вскочил, вспомнив о долге гостеприимного хозяина перед долгожданными гостями. Я помчался к себе со всей скоростью, на которую только был способен. Но, напрасно распугав в курятнике всю птицу и порезавшись при неудачной попытке забить капибару, понял, что ни на что не гожусь. Тогда я просто вышел за порог и стал ждать.
Они подошли, слегка настороженно, вся команда шлюпки, здоровые ребята, настоящие морские волки, и старший, слегка поклонившись, назвал свое имя. Я не расслышал, что он сказал, у меня в голове стоял такой шум, что я боялся, что он слышен даже снаружи.
Видя отсутствие адекватной реакции с моей стороны, он обеспокоенно сказал:
- Что с вами, сэр? Кто вы и сколько вы уже здесь живете?
- Десять лет, - дрожащим голосом шептал я. - Десять лет, мать твою! Нет, сударь, не обращайте внимания, со мной все в порядке. Просто я счастлив!
После такого высказывания потрясенная команда подхватила меня под руки и увлекла в шлюпку.
Не помню, как я добрался до корабля, как карабкался на борт, сколько рук пожал, сколько добродушных и взволнованных лиц пожелали мне удачи.
Я пришел в себя в каюте капитана, Джеймса Мора, нянча в руках чашку настоящего чая. Капитан смотрел на меня через стол испытующим взглядом, и видимо, уже давно ожидал ответа на заданный вопрос.
- Простите, капитан! Я слишком взволнован, чтобы вести себя, как положено воспитанному человеку, - извинился я, стараясь не слишком жадно налегать на чудесно пахнущий хлеб, украшавший блюдо посреди стола. - Мое имя Томас Грей, я был помощником корабельного врача.
- Ничего, я понимаю, мистер Грей, - сказал этот благовоспитанный джентльмен, подкручивая ус. - Так сколько, вы сказали, вы пробыли на этом острове? Неужели действительно десять лет?
- Да, - кивнул я, - я отмечал каждый прожитый здесь день зарубкой, они все посчитаны. Когда я попал сюда, мне не было еще шестнаднадцати.
- Ну, вы не похожи на человека, предоставленного самому себе, брошенного на целых десять лет. Вы ... - Он замялся.
- Вы хотите сказать, что я в своем уме, да? - Я засмеялся. - Я сам удивляюсь, что я не спятил, я даже бреюсь каждый день, как видите! У меня на острове заведено целое хозяйство - капибары, цесарки. Я выращиваю сладкий картофель, правда, дикий, но вполне пригодный в пищу, земляную грушу. Так что я тоже могу пригласить вас в гости и угостить неплохим обедом!
- Благодарю вас! Конечно, я принимаю ваше приглашение! Но все же, удовлетворите мое любопытство, расскажите, что с вами произошло.
- Мы шли из Кейптауна в Ливерпуль с грузом черного дерева. Наш галеон назывался «Фламандская Кружевница».
- Вот как? - заинтересовался капитан Мор, - это многое объясняет! Но продолжайте, прошу вас!
- Наш боцман, некий Нил Форман, оказался человеком себе на уме. Он развратил команду своими россказнями о разгульной пиратской жизни, и когда мы высадились остров, нас просто расстреляли в упор из мушкетов. До сих пор не понимаю, как он сумел раздобыть ключи от крюйс - камеры**, но факт остается фактом - они были неплохо вооружены в тот момент, когда огласили нам свои намерения.
- Думаю, что вы не слишком удивитесь, если узнаете, что ваша «Фламандская Кружевница» наделала дел в те десять лет, что вы отсутствовали, - задумчиво произнес капитан. - Форман - Капитан Проклятых, - так он назвал себя, этот ваш бывший боцман.
- Что с ним случилось? Надеюсь, его повесили?
- Ничуть не бывало! «Фламандская Кружевница» была затоплена четыре года назад со всем своим экипажем, но знающие люди говорят, что ее капитан успел удрать.
- Нил Форман всегда умел выходить сухим из воды, - кивнул я.
- Вижу, вы нисколько не огорчились? - удивился капитан.
- Я даже рад, что он жив, - доверительно сказал я ему, - это значит, что я сам смогу найти этого негодяя и убить его собственными руками.
- Потрясающе, - засмеялся Мор, - вы еще не покинули место своего заточения, а уже строите подобные планы! Я, право, завидую вашему оптимизму!
- Ну, капитан, только мысли о мести поддерживали меня все эти годы! Неудивительно, что я все еще лелею их!
- Мистер Грей, скажите, что вы собираетесь делать по возвращении домой? Уверяю вас, что это не праздный интерес.
- Я собираюсь найти Формана, конечно! - я замолчал, и понял, что возвращаться мне, в общем, некуда. От взгляда капитана не ушло мое минутное замешательство.
- Я хочу предложить вам место врача на моем корабле, - мягко сказал он. - Вы ведь не откажетесь?
- А как же мои поиски? - но я уже знал, что соглашусь.
- Ваши поиски могут вестись и без вашего непосредственного участия, - заверил меня мистер Мор. - По крайней мере, я сделаю все, что от меня зависит, чтобы запустить этот механизм, поверьте, я привлеку к этому множество знакомых мне людей. Вам придется только выжидать.
Я был растроган этим предложением и с благодарностью принял его. На следующий день мы покинули эти воды. Наш путь лежал на запад.
*капибара - морская свинка, животное используется туземцами в пищу
**крюйс-камера - помещение на корабле для хранения пороха, пуль и т.д.
Что-то за горизонтом.
Я отслужил под началом бравого мистера Мора полных семь лет. Все это время он без устали собирал сведения о бывшем пирате, везунчике Ниле Формане. Я чувствовал себя пауком в центре паутины, к которому по ниточкам стекается пища - информация. Ничего существенного, тем не менее, я так и не узнал - все данные были еще той поры, когда бесстрашный Капитан Проклятых бороздил воды Атлантики, наводя ужас на прибрежные форты. С потоплением «Фламандской Кружевницы» он как в воду канул. Правда, его видели и после этого, где-то на островах, среди тамошней знати, но это были только слухи. Естественно, он должен был переменить свое скандально известное имя; чем черт не шутит, возможно, он даже женился? Если так, то тем интереснее может свершиться моя месть.
Признаться, я нисколько не колебался, заочно приговаривая к смерти гипотетическое семейство Капитана Проклятых, напротив, я испытывал какое-то почти сладострастное чувство, представляя различные методы, с помощью которых можно лишить жизни хрупкое человеческое существо. С годами это чувство нисколько не потеряло в своей остроте, напротив, в нем появилось нечто еще более извращенное, если такое возможно - я жаждал причинить этому человеку как можно больше страданий, совершенно не считаясь с методами и последствиями этого.
Тем не менее, по прошествии стольких лет я был все также далек от цели, как и покидая свой остров.
Мы стояли в гавани Дувра, когда я толкнул дверь капитанской каюты.
- Томми, друг мой! Что-то случилось? На тебе лица нет!
Я поплотнее закрыл дверь.
- Сэр, я должен признаться вам, что с самого начала повел себя с вами не совсем честно, - решительно начал я. И продолжил, старательно игнорируя неподдельное удивление своего патрона. - Дело в том, что я очень богат, сэр. На том, проклятом богом, острове я обнаружил клад.
- Что ты такое говоришь?
- Золото, сэр, очень много золота!
Мор озабоченно смотрел на меня, и в его глазах читалось желание подойти ближе и померить мне температуру.
- Не смотрите на меня, как на безумца, - улыбнулся я и достал из кармана приготовленный золотой фрагмент. - Вот, взгляните!
- Быть того не может! - Мор потрясенно выпусти изо рта свою неизменно дымящую трубку и протянул руку к золотому предмету. Это был браслет с руки неизвестного покойника из золотого гроба. - И там есть еще?
- Да, сэр! Я хочу забрать это золото оттуда, естественно, разделив с вами этот клад.
Старый капитан помолчал немного, перебирая короткими сильными пальцами драгоценную побрякушку.
- Скажи мне, мой мальчик, почему вдруг ты решился рассказать мне об этом?
- Сэр, я бы хотел купить корабль и плавать на нем самостоятельно!
Один Господь знает, чего мне стоила эта фраза! Я так долго собирался с силами, чтобы произнести ее, ведь капитан Мор был для меня всем, именно его я должен был благодарить за спасение собственной жизни, и именно он дал мне все, в чем я нуждался на тот момент - дружескую, почти отеческую, опеку, сильное плечо, и помощь, на которую я всегда мог рассчитывать. Именно он предоставил мне место на своем корабле. И он же все это время обучал меня, корабельного врача, тем премудростям, которые нужно знать капитану шхуны. И вот теперь, когда я, наконец, встал на ноги, я собираюсь покинуть моего друга и спасителя!
Мор шагнул ко мне, приблизившись вплотную, и в какой-то момент мне показалось, что он сейчас меня ударит, но он только сильно хлопнул меня по плечу и сказал:
- Что ж, сынок, в добрый путь!
В этот момент у меня из глаз хлынули слезы. Я уткнулся лицом в бархатный, пропахший трубочным табаком, камзол и дал себе волю. Думаю, что я не ревел так лет тридцать! Этот добрейший человек сам сморщил лицо, и поспешно нырнул в карман за платком, сунул его мне, приговаривая, мол : «ну что ты, что ты! Все когда-то покидают свое гнездо, пришла пора и тебе! Поздновато, правда!»
Вот таким образом мы совершили один, последний, рейс за сокровищами, и простите, если я не стану распространяться об этом - там не происходило ровным счетом ничего из того, что могло бы заинтересовать такое избранное сообщество!
Итак, на исходе лета я, наконец, ступил на борт собственного судна, только что сошедшего со стапелей Роттердама. Я нарек мою шхуну «Благословение», потому что она и была для меня благословением Божьим. Ее три мачты гордо несли рвущиеся вверх паруса, палуба благоухала деревом и столярным лаком, а внутренние каюты были обставлены с роскошью, какую только можно купить за деньги.
Команду я набирал постепенно, заходя в попутные порты, под разными небесами. Там, потягивая ром в компании старых прожженных негодяев, дымящих трубками и щурящих алчные глаза, я искал людей, готовых жить и умереть среди водной пустыни, представлявшейся мне лучшим местом на земле. Я искал больных морем людей, лучших из лучших, платил, не скупясь, и в результате вскоре моя команда была сформирована полностью.
Я продолжал свои поиски, но безрезультатно, и уже стал сомневаться в том факте, что мой кровный враг мог выжить. Возможно, слухи врут, и он действительно пошел на дно вместе со своим кораблем и командой?
На закате мы вошли в воды у Антильского архипелага и пришвартовались в виду острова Тобаго.
С утра я решил высадиться на берег, и, как это принято, нанести визит вежливости губернатору острова. Я уже наводил справки об этом человеке, и знал, что мистер Мэтью Сайкс слывет редкостной скотиной, что денег у него куры не клюют, что он вдовец и из родни у него только дочь - подросток, Эмили Сайкс, пятнадцати лет от роду.
Сообразуясь с полученными сведениями, я взял подарки и погрузился в шлюп. Мы бодро отвалили от борта и пошли к берегу.
Губернатор встретил меня на пороге своего дома, еще издали приветливо улыбаясь во всю ширь своей физиономии. Я подошел ближе и пожал протянутую руку, и тут меня как будто кинули сначала в печь, а из печи - в холодную воду. Я узнал это лицо, которое не видел более двадцати лет, ведь это оно снилось мне по ночам, когда я с наслаждением предавал его смерти сотнями разных способов! Я узнал этого человека - в изысканном бархатном камзоле с отделкой из брабантских кружев, постаревший, но все еще сильный, стоял Нил Форман, бывший пират, собственной персоной!
В свою очередь, он не узнал во мне, матером мужчине средних лет, того подростка, поэтому добродушно потряс мою, боюсь, дрогнувшую, руку и предложил зайти в дом.
Не изменившись в лице, я прошествовал за гостеприимным хозяином и устроился за накрытым на веранде столом. Угощаясь легкими закусками, я отстраненно наблюдал за собеседником, чувствуя себя рыболовом, закинувшим снасти и наблюдающим сквозь толщу воды темный силуэт, кружащий возле приманки.
Я поддерживал непринужденную беседу, удивляясь про себя, как мне удается сохранять спокойствие теперь, когда в одном шаге от меня сидит, потягивая вино из хрустального бокала мой ночной кошмар, приветливо улыбаясь, произносит какие-то банальные глупости, и я растягиваю удовольствие, откладывая расправу с ним на потом.
- Я не представил вам мою дочь, - сказал этот любезный джентльмен. - Эмми, подойди сюда, девочка моя!
Эмми подошла и присела в вежливом книксене. Она выглядела нескладным смешным подростком, в котором еще ничего не проклюнулось от той девушки, в которую гипотетически должен был превратиться этот невзрачный пока ребенок.
Тусклые волосы грязно-русого цвета были уложены вокруг головы. Нянька, заплетавшая ей косы, слишком сильно стянула ее волосы вверх, ей совершенно не шла эта прическа, оголявшая остренькие, чуть выступающие, уши, придающие ее маленькому личику сходство с какой-то мелкой зверюшкой. Заостренное вытянутое лицо, бледная кожа без намека на румянец, нос, слишком длинный для девушки, и бледные, плотно сжатые губы - в ее облике не за что было уцепиться взыскующему красоты взгляду, и только в тот момент, когда она взглянула мне в лицо, прямо и бесстрашно, как равная, я понял, что совершенство этих глаз искупает все остальное.
Я поймал себя на том, что подношу к губам ее холодную лапку и бормочу какую-то приветственную чушь.
- Буду рад завтра видеть вас у себя, сэр! Обязательно захватите с собой Эмили, я покажу вам шхуну, и вы сами убедитесь, что ее качества великолепны!
С тем я и откланялся, получив твердое согласие своей будущей жертвы.
Рукотворный ад.
Не буду рассказывать, как я провел эту ночь. Мысль о том, что вот-вот осуществится моя мечта, к которой я шел более двадцати лет, не давала мне не то, что спать, но даже дышать!
Я расхаживал по своей шхуне, сопровождаемый парой караульных матросов, обеспокоенных нездоровым состоянием своего капитана, и пытался пропихнуть сквозь дыхательное горло комок воздуха, который почему-то внезапно окаменел и застрял где-то в груди.
Боцман Перкинс сунулся было мне под ноги, пытаясь как-то разрядить атмосферу, но, наткнувшись на мой бешеный взгляд, забормотал что-то себе под нос и поспешно ретировался. Мне было слышно, как он, сам в растрепанных чувствах, поднял с коек несколько человек и заставил их натирать и без того сверкавшие медные детали в гостевой каюте.
Восход солнца старательно приближал к развязке эту так странно начавшуюся историю.
Когда прибыли гости, мое сердце стучало о ребра, как в барабан. Я вышел им навстречу с радушной улыбкой на лице, и ликованием в сердце.
Я провел показательную экскурсию для разряженного в пух и прах губернатора и его серенькой мышки с косичками. Мистер Мэтью Сайкс шумно восторгался кораблем, а уж когда я поделился с ним некоторыми техническими характеристиками моего судна, он вообще растворился в восторженных эпитетах! Малышка Эмили с почтением внимала той чепухе, что нес ее почтенный отец, и поглядывала вокруг восхищенными глазищами, молча впитывая в себя атмосферу дальних странствий, пропитавшую мое судно.
- Господа, не желаете ли побывать на короткой морской прогулке? - предложил я. - Мы обойдем вокруг Малых Антильских островов и вернемся на это же самое место. Всего пара дней...
Мое предложение было принято с энтузиазмом, и губернатор отпустил своих сопровождающих восвояси, пообещав вернуться через пару дней. Когда лодка, привезшая моих гостей, пропала из видимости, я повернулся к Форману.
- Не узнаешь меня, Нил Форман? - хрипло спросил я, и мое лицо исказила болезненная гримаса.
- Как ты меня назвал? - медленно проронил мистер губернатор, как будто не веря своим ушам. - Кто ты, черт тебя подери?!!
- Томас Грей меня зовут, я тебе представлялся, - также медленно произнес я. - Ну конечно, ты просто не запомнил, как звали того мальчонку, помощника лекаря на «Фламандской Кружевнице»! Незачем тебе было запоминать такие пустяки.
- Томас Грей? Ты ...
- Да, выжил, как видишь! И даже процветаю!
Форман опустился на пол, почти теряя сознание. Эмили подбежала к нему и крепко обняла за плечи.
- Что это значит, папа? Что происходит?
Тот не отвечал, только судорожно поглаживал дочь по худеньким плечикам.
- Да ничего такого, отчего стоило бы волноваться! - расхохотался я. - Ты знаешь, кто твой отец? Нет, вряд ли знаешь! Твой отец зовется Нил Форман, а сам он себя предпочитал называть «Капитан Проклятых». Он пират и негодяй, убивший столько людей, сколько ты не можешь себе даже представить! Но самое главное, это то, что я нашел его, и заставлю его заплатить за каждую каплю крови, им пролитую!
- Папа, это правда? Этот человек говорит правду?! Ну не молчи же, скажи хоть что-нибудь!!!
Вид несчастного губернатора был красноречивее всяких слов, и он подтверждал мою правоту - Эмили сразу это поняла. Тогда она встала, выпрямившись во весь свой небольшой рост, и взглянула мне прямо в глаза.
- Что вы собираетесь делать теперь? Зачем весь этот фарс, мистер Грей?! Каковы ваши планы относительно нас? Говорите! - потребовала она, вздернув кверху упрямый подбородок.
- Я собираюсь исполнить правосудие, - ответил я, чувствуя, как пряное тепло разливается вдоль всего позвоночника, принеся с собой блаженное опьянение собственной властью. - Я привезу вас на тот остров, где погибли преданные им люди с «Фламандской Кружевницы» и где чуть было не погиб я сам, и совершу казнь над этим негодяем.
При этих словах Форман пришел в себя и явно взбодрился.
- Не хочешь ли ты этим сказать, Томми, что у тебя есть такое право - карать или миловать? - прошипел он.
- Да, именно это я и говорю, и это право дал мне Господь, предавший тебя в мои руки, - усмехнулся я. - Говори что хочешь, кричи, проси, умоляй - я слишком долго ждал, и собираюсь теперь полностью насладиться своей местью!
Он снова сник, и заговорил только через минуту, собравшись с силами, и видно было, как тяжело даются ему эти слова.
- Тогда, может быть, ты отпустишь мою дочь? Или ты собираешься мстить и ей? Пожалуйста, Грей! Отпусти ребенка.
- Ребенка? Вот как? Ты, должно быть, забыл, но мне было столько же, сколько твоей дочери, когда ты чуть не убил меня, Форман! Но так и быть, я даю тебе слово, что оставлю ее в живых, при условии, что она пойдет с нами, ибо мне нужны гарантии, что ты никуда от меня не денешься и будешь паинькой на протяжении всего пути!
Форман еще шипел что-то сквозь зубы, когда я велел сопроводить его в гостевую каюту и запереть там.
Избавившись от необходимости видеть своего врага, я повернулся к его дочери. Она сидела в кресле, выпрямив напряженную спину и уставившись в пол.
- Что же касается тебя...
При звуках моего голоса Эмили встрепенулась и посмотрела на меня в упор, обжигая пламенем настороженных глаз. От этого взгляда меня словно что-то неприятно кольнуло, и испытанный диссонанс, теперь, когда я только что был на вершине блаженства, привел меня в тихое бешенство.
- Ты, моя дорогая, должна отработать свой проезд. Да, и я придумал тебе работу; ты будешь корабельным боем, юнгой, то есть.
Эмми в замешательстве поднялась на ноги; ее пальцы теребили край косынки, прикрывающей декольте.
- Я же девушка, - срывающимся голосом шепнула она. - А если команда узнает...
- Команда ничего не узнает!
Поигрывая ножом, я подошел к ней, провел рукой по ее голове, расплетая уложенные в высокую прическу волосы. Эмми сглотнула, сжав кулачки, и не пошевелилась, когда я, ухватив ее за волосы, отсек ножом длинные пряди. Отдавая должное ее выдержке, мне хотелось разбить эту упорную решимость, с которой она подчинялась мне, увидеть на ее полудетском лице выражение страха и боли, гораздо больше приличествующее девушке, оказавшейся в ее положении.
- Вот теперь ты похожа на мальчика! - констатировал я. - Остался последний штрих. Раздевайся!
Эмми в растерянности замерла, вцепившись побелевшими пальцами в ворот своего платья. Я бросил ей рубашку и штаны.
- Оденешь вот это, и я клянусь, что никто не увидит в тебе девушку! Впрочем, это было бы трудно и в платье!
- Отвернитесь, сэр! - сказала она дрогнувшим голосом.
- И не подумаю! Я хочу получить максимальное удовольствие от этого маленького представления, - ухмыльнулся я.
- Прошу вас, ведь вы считаете себя порядочным человеком!
Ее лицо, всегда бледное, раскраснелось, в глазах блестели подступившие слезы, а мне захотелось стереть умоляющее выражение с этого личика, одним ударом! Зверь, запертый внутри меня все эти долгие годы и вскормленный сладкими мечтами о мести, проснулся, поднял голову и втянул расширенными ноздрями воздух.
Я зарычал и рванул обеими руками ее платье. Драгоценный шелк разлетелся под моими пальцами, как намокшая бумага, сверху донизу, обнажив нижние юбки, которые отправились следом.
- Пожалуйста, сэр, не делайте этого! - прошептала Эмми, сжавшись в комочек, - вы пожалеете об этом когда-нибудь!
- Пожалею? Я? Ты зря беспокоишься, я не знаю, что такое муки совести, они - ничто, по сравнению с неутоленной жаждой мести! Не бойся, я не трону твою девственность, есть много разных способов избежать этого!
Я подхватил невесомое хрупкое тельце и бросил его на кровать. Она тут же свернулась в клубочек, как котенок, отнятый у матери, но я перекинул ее через подлокотник, вниз лицом, и нащупал между ягодиц сжавшееся отверстие. Эмми протестующе всхлипнула, но мой палец уже проник внутрь, забавляясь начавшейся там пульсацией.
«Не надо, пожалуйста», - шептала она, задыхаясь от страха, а зверь внутри меня поднимал голову и рычал, в нетерпении скаля клыки.
И внимая этому рычанию, я направил восставшую плоть в нерастянутое отверстие и толкнулся, сразу, на полную длину, выбивая из своей жертвы первый крик боли.
- Давай, кричи, - шепнул я ей на ухо, и куснул за мочку, - может быть, твой отец услышит этот крик и ему станет еще хуже? Ну давай же! Ори! Громче!
Упрямица, напротив, только глухо мычала, закусив угол подушки, и содрогаясь всем телом от режущей боли, усиливающейся с каждым толчком. К счастью для нее, это не продлилось слишком долго. Я излился внутрь нее, и отшвырнул прочь, как сломанную куклу.
- Приведи себя в порядок и одевайся! - приказал я, стараясь не смотреть на струйку крови, сползающую по внутренней стороне бедер Эмили.
Молча она обтерлась мокрой тряпкой, и натянула новую одежду. У нее дрожали руки, но рот был все также сжат в тоненькую полоску, а глаза смотрели твердо и вместе с тем смиренно из-под тонких бровей.
Я поднялся на палубу, подталкивая Эмили в спину.
- Мистер Перкинс, - обратился я к нашему боцману, - это Эдди, мой дальний родственник. Отдаю его в полное ваше распоряжение, и сделайте из него моряка!
- Да, сэр, будет сделано, сэр! - отрапортовал этот бравый парень, из уважения ко мне достав изо рта трубку. - Только щупленький он какой-то, не заболеет?
- Никаких поблажек, - отмахнулся я, - и линьков* не жалеть! Только будете пороть - одежду с него не снимайте. Да, Эдди, жить будешь в моей каюте, так что, как только справишься с работой - милости прошу домой!
И я ушел, насвистывая. На душе почему-то было погано.
*Линек - тонкая веревка с узлом на конце; использовался на флоте для наказания провинившихся
Освобождение.
Прошло две недели. «Благословение» неуклонно приближалась к цели. Мой пленник был тих и покорен, и все, чем он интересовался, сосредоточилось на Эмили. Мне быстро наскучило ходить к нему в каюту, он не реагировал на насмешки и подначки; казалось, им полностью завладело равнодушие к собственной судьбе.
Эмили старательно осваивала мореходное искусство с самых низов. Она всегда была занята делом, как впрочем и положено на хорошем корабле при правильном боцмане. Ее руки стерлись до кровавых мозолей, от непривычной работы у нее болели мышцы, и вставать ей приходилось ни свет, ни заря - но я не слышал от нее ни одной жалобы или просьбы. Она просто делала то, что то нее требовалось, а по вечерам навещала своего отца и долго беседовала с ним за запертой дверью. Хотел бы я знать, о чем они говорили!
Я зауважал ее за это упорное мужество, за ее спокойную светлую силу.
Часто, будучи незамеченным, я наблюдал за тем, как она драит палубу, или карабкается на ванты.
Уже Перкинс стал говорить, что мол «из мальчишки-то выйдет толк, даром что он такой щуплый»!
Ее бледную кожу уже покрывал золотистый загар, коротко обрезанные волосы приобрели здоровый блеск и стали курчавиться на концах, казалось, она даже выросла за это короткое время, как молодая трава растет по весне, вытягивается к солнцу.
Я стоял и смотрел, как она, сидя на бочке и покачивая босой крепкой ногой, весело хохочет, запрокидывая голову, в компании матросов, травящих очередные морские байки. От нее веяло упрямой чистой силой, и мне захотелось приобщиться к этой силе, прикоснуться к живому воплощению чуда.
Я подошел к отдыхающим после трудов праведных морякам и поманил Эмили.
- Иди со мной, Эдди, у меня к тебе дело!
Не оборачиваясь, я направился к себе, твердо зная, что она последует за мной.
Я запер дверь и сел на кровать
- Подойди!
Девушка послушно подошла и встала рядом, и я с неожиданной для себя болью увидел, как искрящееся в ее глазах веселье потухает, сменяясь напряженным ожиданием.
Я привлек ее к себе и стал раздевать.
- Не надо, я сама, - сказала она сухо и потянула через голову рубаху.
Когда я разделся, она уже лежала по стойке «смирно», закусив губы и приготовившись, как христианская мученица.
- Ты очень напряжена, - сказал я ей, - расслабься!
И я стал разминать ее ноющие от тяжелой работы мышцы, не торопясь, пока напряжение не ушло из ее взгляда, и тело под моими ладонями стало гибким и расслабленным. И тогда я наклонился и губами дотронулся до ее губ, сжатых, как всегда, в упрямую ниточку. Она отвернула лицо, чего и следовало ожидать, - подумал я с горечью. А чего я еще ждал, после того, что сотворил с ней? И в то же время этот намек на сопротивление снова разбудил во мне то темное, что укоренилось в моей душе.
Я коленом раздвинул ее ноги. В этот раз я не хотел делать ей больно, поэтому я стал настойчиво растягивать вход в ее тело, и делал это, пока не почувствовал, что она готова. Тогда я вошел в нее, и замер, давая ей привыкнуть. Эмили судорожно втянула в себя воздух и зажмурилась. Жаркое шелковое вместилище, плотно охватившее мою плоть, не способствовало ясности мысли, но я старательно сдерживал себя, не давая себе воли.
Когда она расслабилась, я слегка качнул бедрами, потом еще и еще; глядя, как она кусает ставшие яркими губы, перекатывает голову по подушке, я думал, каким был идиотом, что не увидел сразу, насколько она красива. Капельки пота выступили на ее висках, а в уголках зажмуренных глаз набухли слезы. Я тронул маленькие, немедленно сморщившиеся, соски, и приник к ним ртом. Эмили шумно выдохнула воздух, и я удвоил усилия. Наконец она охнула и выгнулась дугой, и один вид ее открытых в беззвучном крике губ заставил меня кончить.
Я сгреб в охапку худенькое тело, наслаждаясь ощущением тепла, исходящего от нежной кожи.
- Скажите, откуда у вас эти шрамы, сэр?
Тонкие пальцы прошлись по безобразному шраму, пересекавшему грудь и заходящему на спину, отслеживая его прихотливые изгибы.
- Это? Это память о встрече с ягуаром, - ответил я нехотя. - Мы встретились на одной тропе, и бежать было поздно, пришлось драться.
- Расскажите, ну пожалуйста! - попросила она. Она никогда ни о чем меня не просила, поэтому я начал рассказывать, и так увлекся, что рассказал ей все, начиная с того момента, когда Хамфри Фелпс поймал меня, бездомного мальчишку, за руку при попытке вытащить из его кармана кошелек, и заканчивая событиями последних дней. Она молча слушала, уставившись куда-то вовне, и только нервное подрагивание пальцев говорило о том, что она внимает моему рассказу.
- Я не стану просить вас, сэр, простить моего отца, ибо сейчас я поняла, что это невозможно, - проговорила она наконец, - но я умоляю вас простить меня!
- Тебя? За что же? - недоуменно спросил я ее.
- За то, что я дочь своего отца, - просто ответила Эмили, - и за то, что я все равно буду любить его, что бы не случилось.
На следующий день Эмили внезапно разыскала меня. Она была растрепана, ее лицо раскраснелось, а руки дрожали.
- Сэр! - воскликнула она, - там с отцом плохо! Пойдемте, вы же врач!
Я, ворча, что меня не интересует состояние здоровья этого висельника, тем не менее, последовал за ней.
Нил Форман был плох, видно, его сердце не перенесло последних событий. Он лежал на кровати, бледный, как полотно, и задыхался. При виде меня он благодарно улыбнулся, и мне стало не по себе от этой улыбки, ведь я знал лучше, чем кто-нибудь, как мало я заслуживаю эту благодарность.
- Сэр, - прохрипел он, простирая ко мне правую руку, - кажется, вам не суждено довезти меня до места моей казни!
- Ну что ж, - философски заметил я. - нет так нет, конец-то все равно один! - и с изумлением понял, что действительно так и думаю.
- Больно, левый бок, и рука... не могу пошевелить рукой... - прохрипел мой пленник и поманил меня взглядом. Я присел на кровать и наклонился. - Спасибо вам.. за Эмили...
На этих словах он откинулся на подушки и захрипел. Через минуту все было кончено.
- Папа? - промолвила Эмили, часто моргая и уставившись в одну точку. - Папа!
Я обнял ее за плечи и увел прочь, покорную и сломленную.
На закате мы всей командой похоронили Нила Формана, как положено, распив подобающее количество рома за упокой его грешной души. Зашитое в саван тело предали океанским волнам, и священник позаботился о душе, прочитав над быстро опустевшими волнами все, что положено по уставу.
Эмили пребывала в каком-то оцепенении, она послушно последовала за мной, и легла на кровать, позволив себя раздеть.
Я лег рядом и крепко обнял ее за плечи, и тогда она затряслась в беззвучном рыдании, вжавшись в меня, словно желая прирасти кожей к моему телу. Я гладил ее по плечам, спине, целовал в пахнущую солнцем макушку и шептал какие-то дурацкие слова, призванные утешать страждущие души, но на самом деле никогда и никого не утешающие.
Тем не менее, она потихоньку успокоилась, совершенно по-детски шмыгая носом, уткнулась мне в подмышку и ровно задышала. Я думал уже, что она заснула, как вдруг она подняла голову и ясным голосом сказала:
- Вы должны поблагодарить Господа, сэр!
- За что? - удивился я.
- За то, что он не допустил вас стать убийцей, и мне теперь не придется ненавидеть вас за смерть моего отца, - серьезно промолвила эта маленькая мудрая женщина. - Помолитесь, сэр, я-то уже помолилась!
Я не знал, что ответить на такое признание, мне было невыносимо стыдно. В моих глазах только настоящая святая могла чувствовать и рассуждать таким образом.
- Скажи мне, а почему Форман поблагодарил меня за тебя? Что ты ему рассказывала? - задал я ей мучивший меня вопрос.
- Я говорила ему, что со мной очень хорошо обращаются. И что вы обещали сделать из меня настоящего капитана, ну это я так оправдывала свой внешний вид и мозоли на руках. Думаю, что это радовало его, ведь он любил море! Поймите, я лгала ему сознательно - берегла его, как умела.
-Как мне искупить свою вину перед тобой? - прошептал я, повинуясь порыву.
-Очень просто, - лукаво ответила Эмили, - я не хочу чувствовать себя обманщицей, лгавшей собственному отцу, поэтому придется вам реализовать все, что я ему наговорила.
- О да, это самое малое из того, что ты заслуживаешь! - я засмеялся, впервые после долгих лет чувствуя, что мой дух свободен от душащей его ненависти.
Наутро я собрал всю команду на корме.
- Я хочу объявить вам о своей свадьбе, которую мы сыграем на днях, как только невеста будет расположена одобрить дату этого события.
Команда загомонила, допытываясь, какая-такая красотка захомутала их бравого капитана. Посыпались шутки разной степени пристойности, стали заключаться пари.
Все замолчали, когда я вывел за руку мою Эмили и обнял ее за плечи.
- Это мисс Эмили Сайкс, будущая миссис Грей, прошу любить и жаловать!
Отец Френсис поперхнулся какими-то словами и замолчал, беззвучно открывая и закрывая рот. Моя команда, напротив, загомонила вразнобой. А Перкинс, нахально подмигнув, предъявил мне оттопыренный большой палец и заявил:
- Капитан, это лучший выбор, ей-богу, лучший выбор!
Да знаю я, Перкинс, знаю!